Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014 - страница 8

Все ушли. И скоро уйдут их души.

Думай только о них – чтоб скорей забыли:

Человек состоит из воды. И полоски суши.

Младенцы

Младенцы в материнской утробе,

с безжалостными лицами китайских

правителей глядят друг на друга,

перебирая чётки грядущей войны.

Щурясь в отблесках северного сияния,

они спят, не обращая внимания

на крики иноземных проводников,

рычание сторожевых собак.

Мы создаем их на радость себе,

зная, что преумножаем скорбь:

на случай, если силы иссякнут,

или наша дорога зайдет в тупик.

Близнецы внушают ужас одним народам

но обоготворены другими.

Мы больше не знаем кто есть мы,

поэтому просто идем на свет

по земле, лишенной ступеней.

Два болотных шара в твоем животе

трутся нагревающимися боками,

чтоб однажды, исполнившись превосходства,

вырваться из воды в настоящую бездну,

пытаясь разом заглотить весь ее воздух,

даже не пробуя его на вкус.

Свадебное путешествие

Взяв дугу горизонта наперевес,

солнце врезалось в столетний лес,

и я самый грешный из наших дней

отсекал до корней.

Вдоль по склонам проскакивали бугры,

словно голые ржавые топоры.

И, обернувшись, каждый куст

рассыпался в хруст.

Я ехал, я так любил тебя,

чтобы в сердце билось два воробья,

чтобы мой позавчерашний храп

убегал, как от хозяина раб.

По протокам проскакивали угри,

точили низ ледяной горы,

а потом кукушкино яйцо

бросали под колесо.

Рассвет стоял в ветровом стекле,

он был единственным на земле,

он выползал, он тщедушил бровь.

У него была кровь.

И я не дышал, как на море штиль,

завернув тебя в небольшой наряд,

я вез твою матку за тысячу миль.

Много дней подряд.

Она там плыла как лицо в серьгах,

в фотографических мозгах,

как царевна в серебряном гамаке.

Раскачиваясь вглубоке.

Из морей выпрыгивали киты,

и глубины на миг становились пусты.

И цветастые клевера вороха

вплетались в коровьи потроха.

В гуле дождя проливного

В гуле дождя проливного,

дождя ночного,

я слышу хохот своих детей,

снова

пускаюсь по коридорам,

как пес от стены до стены,

вслушиваюсь в чужие стоны и сны.

В гуле дождя проливного,

дождя ночного,

все переполнено страхом.

Вымолвить слово

все трудней и труднее,

когда язык

от человечьей речи отвык.

В гуле дождя проливного,

дождя ночного,

спят в ворохах белья льняного,

младенцы спят,

тени к ним не льнут,

сердца их упрятаны в самый уютный кут.

Солнце дышит на них как корова,

солнце – их сердце в гуле дождя ночного.

Разрывая клочья сетей

я иду по следам смеха своих детей.

Вода, а не суша будь нам основа,

коль земля нам не уготована и не готова.

Любовь

Глянешь, и ясно, когда предаст.

Поставлю на десять лет.

Мертвой земли черноземный пласт,

словно стекло на свет.

В мертвой земле прорастет зерно.

Горечь сожми в горсти.

Рано ли, поздно – мне все одно.

Нам с тобой по пути.

У синего моря

Расскажи о рыбачке, о бросившем невод муже.

О желаньях, исполненных с глупою прямотой.

Я делал как лучше, но стало хуже.

Не успокоит грешник, и не спасет святой.

Мы жили с тобой у теплого синего моря.

Мы выбирали сами дорогу в рай,

но в радости капля за каплей копилось горе.

Вот и плеснуло теперь через край.

Море мертвой воды затопило уши.

До небес поднимается над головой корма.

Хуже худшего, жизни и смерти хуже.

Мне страшно подумать, что ты сошла с ума.

Я другого не вижу понятного объясненья.

Где та девочка, что со мной жила?

А веленья щучьего и моего хотенья

оказалось мало без твоего тепла.

Так бывает, когда совсем иссякают силы.

И не спросишь совета у встречного на пути.

Здравствуй, милая. Здравствуй, мой сизокрылый.

Назад Вперед

Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014 - страница 8

Похожие книги