Хватаясь за живот, готовый вот-вот превратиться в камень, Юнона направилась к скамейке, не замечая никого и ничего вокруг. Перед глазами то и дело возникал тот мужик на насесте и ее знатно штормило. Она уже почти приземлилась на странно вида лавочку. Почти... Юна практически села, как вдруг ее стошнило прямо на чужие отутюженные синие брюки.
— И вам добрый вечер! — ответили брюки.
Юна стрелой вылетела из зала. Могла бы — и через окно бы вышла. Благо этаж первый. Такого стыда она никогда в жизни прежде не испытывала и сейчас не знала, что нужно делать кроме как бежать.
И она бежала, пока не оказалась у родного подъезда. Низ живота нещадно ныл, и Юнона приземлилась на лавочку.
Так, надо успокоиться... мужика этого она может в первый и последний раз в жизни видит, нечего нервы себе трепать. Переживет как-нибудь, чай не сахарный. И вообще, она же честно обещала Ляле вступить в ряды городских сумасшедших, точнее феминисток, а значит одному она уже считай отомстила. Правда неясно пока за что, но все равно! Можно сказать экзамен пройден.
Синицына успокоила себя таким образом и домой пришла почти не расстроенная.
Встречать ее из кухни вышла мама. Сейчас она вся была в муке — лепила пельмени.
— Ну как искусство, дочка? — участливо спросила Наталья.
— Да какое там... Вот твои пельмени — это искусство. А то, что там на выставке — даже говорить стыдно. Ты лучше не спрашивай. Я как рожу — обязательно расскажу. А сейчас меня стошнит, стоит только слово молвить, мам.
— Искусство — это краденую тачку по полной стоимости перепродать, а не ваши пельмени с писающими мальчонками, — наставительно произнесла бабуля, одним глазом высунувшаяся из зала.
Папа обречённо вглядывался в карты в своей руке и по всему было видно, что теща его вновь обыграла.
Нет, ну ничему жизнь человека не учит. Уж сколько раз твердили папе, а толку ноль. Всякий раз Клавдия уговаривает его сыграть «всего одну партеечку» и затягивается эта «одна» партеечку порой на ночь.
— Что бабуль, опять половину зарплаты заберешь? — хмыкнула Юна, проходя в зал.
Уселась в кресло в надежде на забавное домашнее зрелище — такое уютное и ламповое, что сразу как-то жить веселее становится.
— Я потом отдала! — возмутилась Клавдия.
— Угу, только не мне. — буркнул отец.
— Ну правильно, жене твоей давно шуба нужна была. Я же в семью, не на сторону.
Наталья из кухни заливисто расхохоталась, а папа окончательно надулся.
Юна развела руками и пожелала отцу удачи, а сама отправилась в свою спальню.
Открыла шкаф и с замиранием сердца взглянула на белоснежное платье. Она ведь тогда все-таки его купила. И фату купила. И туфли на низком каблуке тоже купила — уже точно знала, что беременна.
А вот интересно, не расстрой Юна тогда их свадьбу сама, как бы оно сейчас сложилось? Получается Макс просто искал повод, а она сама ему его дала?
Но ведь было бы гораздо хуже, если бы они поженились, и он стал от нее гулять?
Можно сколько угодно винить себя во всем, но правда остается правдой. Добровольский не один день назад сошелся со своей бывшей, значит сокрытие тайны было бы недолгим. Все равно все рано или поздно вскрылось бы.
— Юху! — по квартире разнесся победный клич бабушки и Юна пошла утешать папу.
Отец в это время с тоской в глазах выворачивал карманы и выгребал оттуда все, что там находилось, и бабуля придирчиво рассматривала, чтобы ей конфисковать.
