Туанетт. Том 2 - страница 3

– Элиз, Элиз, прости, что не даю тебе спать. Я сейчас во сне услышала мольбу Лёвы, он просит меня приехать к нему.

– Успокойся, Танюша, там народу и без тебя хватает. Мало ли что может тебе присниться от тяжёлых дум. Давай-ка, милая, ложись со мной рядом и успокойся.

Она обняла её, как в детстве и, гладя по голове, легла с ней рядом, подумав: «господи, за что же столько страданий этой невинной душе?»

Через несколько дней Ёргольская получила письмо от Лёвы, в котором он коротко писал: «Я три дня не выходил из комнаты и не выхожу до сих пор, хотя мне намного лучше. У меня ужасно болело горло, с жаром, лихорадкой и воспалением. Надеюсь, что вы больше не будете обо мне беспокоиться, раз я вам говорю, что мне лучше»[1].

– Вот видишь, моя дорогая сестрица, не только ты думаешь о нём, но и он сообщает тебе, что выздоравливает. А ты говоришь, что никому не нужна. Нужна и всегда будешь ему нужна!

Почувствовав себя свободным, Митя отказался жить вместе с братьями и потребовал, чтобы ему выделили отдельную комнату. При этом он сказал, что у себя будет убираться сам. «Митя почти мне ровесник, а какой он самостоятельный, – подумал Лёва. – У меня же вести себя так духу не хватает».

Верхний этаж занимали сами хозяева. Против дома находилось здание губернской тюрьмы. Недалеко был расположен Кизический монастырь. Из мезонина открывался красивый вид на реку Казанку и расположенные за ней слободы. При доме был благоустроенный сад: террасу окружали кусты жасмина и большая клумба с белыми розами.

– А с тётенькой Татьяной мы жили вместе, и она постоянно с нами занималась, – простодушно заметил Митя.

Но тётенька Полина на эти слова никак не отреагировала.

– Николенька, – не унимался Митя, – разъясни, пожалуйста, зачем она нас вытащила сюда? Получается, что тётенька Полина поступила с нами как с крепостными? Она, видите ли, захотела и забрала нас из родного дома, а тётенька Татьяна не в состоянии была заступиться за нас!

– Ну что вы, Митя, так сгущаете краски. Просто тётеньке Полине верится, что в городе Казани нам будет жить интересней, – сказал старший брат Николай, осознавая, что ему самому надо было ещё раз попытаться убедить Полину Ильиничну оставить их дома. Он также понял, что если Туанетт постоянно занималась с ними, то Юшкова много внимания детям уделять не намерена.

Тётеньку Пелагею дети очень скоро раскусили и поняли, что ей ничего не надо рассказывать, так как она многого не понимает, а иногда просто отмахивается от них, как от надоедливых мух. Как-то Маша упала, ушибла себе ногу и, по обыкновению, увидев тётеньку, которая в это время разговаривала с какой-то дамой, подбежала к ней, уткнулась в колени, со слезами ожидая, что та её обнимет и успокоит. Но Пелагея Ильинична, высокомерно отодвинув её от себя, произнесла:

– Идите к бонне, а мне выслушивать ваши жалобы неинтересно!

Брат Митя, наблюдавший эту сцену, тут же подошёл к ней и резко произнёс:

– Тётенька, зачем вы нас привезли сюда, когда мы вам в тягость и не нужны? Мы никогда не полюбим вас, так как являемся для вас обузой. Лучше, если бы вы нас отправили домой, к тётеньке Татьяне. Она истинно любит нас.

В эти минуты, стоя перед тётенькой, не соблюдая этикета, Митя выговаривал ей злобным, неприятным голосом, при этом невольно размахивал руками, и со стороны создавалось впечатление, как будто он её собирается ударить. Тётенька буквально побледнела от неожиданного натиска племянника, видимо сожалея о своём опрометчивом решении и уже думая, как перенести эту брань.