Я бы могла принять это, бывает, люди не любят какие-то ароматы, но дело в том, что Бэла… курила сигареты. Не время от времени, чуть-чуть, а курила-курила! Сначала на лестнице, рядом с кабинетом, а после появления запретов спускалась во двор по десять раз на дню. Когда она возвращалась, стойкий запах сигаретного дыма приходил, влетал, въедался в пространство вместе с ней – куда уж до него духам! Вероятно, Бэла была настроена сделать из меня пассивного курильщика, прибавьте сюда то, что Петр тоже курит! Верхняя одежда в шкафу хранила ненавистный для меня запах, чтобы уберечь от него вещи, я часто оставляла свой плащ или пальто на стуле.
– Как вы с Бэлой в одном кабинете сидите? – шепотом спрашивали меня редакционные барышни. – Ругаетесь?
– Нет, все нормально! – улыбалась я в ответ.
И правда, изредка, словно устав от себя, Бэла была откровенной, даже три раза за два года назвала меня Танечкой. Но это быстро проходило, и она чувствовала себя готовой к новым битвам.
Так вот, с Бэлой-то Анжелика Петровна и находилась в приятельских отношениях.
«Вино и мужчины – моя атмосфера!» – поется в известной песне. А обеим подружкам была, как воздух, нужна атмосфера скандала. Если Бэла не громила очередную «бездарность», которая осмелилась писать о парламентских слушаниях; если Анжелика ни с кем не ругалась, а ругалась она порой даже со своими обожаемыми верстальщиками, подруги сами создавали себе настроение. Анжелика вбегала в кабинет и громогласно оповещала Бэлу:
– Представляешь, Петров-то, сволочь такая, написал в социальных сетях про нашу газету, что у нас мизерный тираж!
– Здравствуй, ж-па, Новый год! – отзывалась Бэла.
Сразу возникала интрига, и было на ком «оторваться». Учитывая постоянные виражи в жизни вообще, в экономике и политике в частности, поводов для возмущения можно найти предостаточно, и они неизменно обнаруживались. Поэтому подружки всегда были в тонусе.
Вернусь к урокам, что я усвоила, работая в «Вечернем Западносибирске». Анжелика четко понимала «политику партии», то есть линию, которой должна придерживаться редакция, в и этом контексте её правка была уместна. Но когда я писала о своих впечатлениях, допустим, о концерте известной певицы или о враче «скорой помощи», ответсек и туда запускала свои когти. Мои возражения сводились примерно к следующему:
– Зачем в десерт добавлять перец?
– А мы еще горчички туда! И кардамону всенепременно! – отвечала Анжелика.
Была в редакции отличная практика: еженедельно журналисты по очереди делали обзоры газеты, и коллектив выбирал самые сильные материалы. Даже когда на планерке моя статья признавалась лучшей, а такое случалось не раз, Анжелика хранила упорное молчание, похвалить меня было выше её сил.
Однажды прогремел гром.
– В сегодняшнем номере есть статья, которая написана безобразно, она полностью провальная! – как всегда, на повышенных тонах выступила Анжелика. – Это статья Татьяны Соловьевой.
Сказанное меня ошеломило, обескуражило!
Сейчас я понимаю, что у ответсека просто было плохое настроение, мало ли, может, с мужем поругалась, а тогда её слова резанули по сердцу. Почему «провальная», почему «безобразно»? Да, какой-то абзац, возможно, написан слабо, но чтобы так уничижительно говорить, да еще при всех журналистах.
– Вообще-то статья прошла через секретариат! – насколько могла, твердо сказала я. – Никто самовольно не ставит материал в номер! Её все читали: и второй ответственный секретарь, и редактор.
