Иван Александрович ехал не спеша. Рядом лениво растянулась на сиденье большая, толстая рыжая кошка. Потрескивая, пробегало по ней электричество голубенькими огоньками, и оттого хотелось самому зажмуриться и, мурлыкнув, потереться о мягкую, бархатную шкурку… Да что говорить…
«Губят нас женщины», – думал Иван Александрович и тихо насвистывал себе под нос, довольный погибелью своей.
Дворники работали, неторопливо поскрипывая. Вправо-влево. Капли оплывали в ярких снопах встречного пламени. Бездумно катились глазастые, темные машины. Движение – значит, жизнь. И вспыхивали холодным огнем кошачьи глаза в ответ. Острые зрачки лениво щурились от пролетающего мимо света.
* * *
– Дядя Ваня? Я испугалась. Не случилось ли чего? И ждала вас. Я такой ужин приготовила, а все уже невкусное. Вам звонили…
Она стояла перед ним в пижамке. Стройная, тоненькая, с распахнутыми большими глазами. Горные озера, чуть зеленоватые, даже изумрудные и очень глубокие, прозрачные, чистые… Изящный тонкий нос над чуть пухлыми, мягко очерченными губами. И этот матовый, нежный овал в золотом водопаде…
«Какие тонкие у нее запястья и лодыжки, – подумал Иван Александрович. – А ручка сухая, горячая…».
– Кто звонил?
– Очень строгий человек. Спросил, кто я. Я сказала – племянница. Он удивился и велел сказать вам, что завтра в десять вы должны быть на киностудии. Что вы там будете делать, дядя Иван. Сниматься в фильме?
– Да, – задумчиво ответил он, – в детективном…
Не знал Иван Александрович, как близка к правде его шутка.
– Вы будете комиссаром полиции?
– Да.
– Как в жизни?
– Почти, как в жизни, – он усмехнулся. – Ну, где твой ужин? Приготовила, так корми…
– Ой, – радостно всплеснула она руками и помчалась на кухню.
А еще через полчаса…
– А где вы были, дядя Иван?
Он посмотрел на нее. И вдруг заныла душа опять. «Любит, люблю, Аннушка ты моя родная, Аннушка», – беззвучно закричало сердце.
– Что вы, дядя Иван, что с вами? – два изумруда засияли тревожно, а горячая ласковая ручка погладила его по щеке. Он неожиданно для себя схватил ее, поцеловал и прижал ко лбу…
– Аннушка!
Она затихла. Чутко девичье сердце. Затихла и поняла. И не отнимала руки. Наоборот, другую, как будто машинально, опустила ему на голову, гладила волосы…
Он поднял лицо. Долго смотрел в бездонную, ясную глубину, потом встал, притянул ближе сияющие изумруды и нежно, ласково поцеловал мягкие, теплые, душистые губы…
Аннушка тихо застонала, вся загорелась, вспыхнула и убежала из кухни.
Киностудия затаилась в небольшом зеленом тупичке. С одной стороны ее полностью скрывал красавец небоскреб. А с другой – телебашня, стройная, хотя и немного тяжеловатая. Старые деревья прижимались стволами, ветками к небольшому пятиэтажному строению, окончательно защищая его от любопытствующих глаз. Массивная, чугунная ограда вокруг завершала дело…
Дом стоял в небольшом парке. И когда Иван Александрович шел по красивой аллейке, ему пришло в голову, что вся секретность, отгороженность студии – это все потому, что так здесь хорошо. Шум, бензин, толкотня исчезали, стоило переступить чугунный порог.
Огромные деревья задумчиво роняли первые листья. Песчаная желтая дорожка красиво вилась меж толстых, очень выпуклых рельефных стволов.
«Как хорошо тут», – подумал с тоской Иван Александрович…
– Да, у нас тут чудесно, чудесно, – жизнерадостно кричал толстый человечек. Он кричал уже минут десять, не давая и рта открыть Ивану Александровичу.
