В этом месте старушка ужасно расстроилась, стала рукой махать, мол, тише, тише… И в тот же миг залилась лаем белая собачка на дворе, звонко, зло. Старушка как-то очень проворно и легко поднялась и поспешно вышла. Собачка давила себя цепью и оттого хрипела тенористо. Кто-то уже скреб подошвами за дверью о коврик. Постучал и вошел.
– Здорово, Савелий, – послышался мужской голос.
Тут Савелий вроде очнулся, даже рукой провел по лбу. И неожиданно, только сейчас он окончательно понял, что старенькой его мамы больше совсем нет на одном с ним белом свете. Разом улетучилось благодушие, и свет переменился, противно стал, назойливо резать глаз. С отвращением, тяжело глянул Савелий на вошедшего.
Филипп, хромой мужичок с длинным носом и маленькими глазками, моргавшими по куриному, вошел в дверь, проковылял в комнату и присел на краешек стула. Мясистый кончик носа у него тут же вспотел, и он стал шмыгать носом, изгоняя влагу, готовившуюся вытечь и повиснуть каплей на самом чувствительном окончании этого органа. При каждом шмыганье кончик носа дергался из стороны в сторону совершенно независимо.
– Жалко твою мамку, – объявил он, вздохнув. – Царствие ей небесное…
– Коль знать, что есть это небесное царствие? – зло ляпнул Савелий.
– Люди говорят, что есть, а там, кто знает? Ты что, все в столице? – полюбопытствовал Филипп. – Давно тебя не видали.
– В столице, – ответствовал Савелий.
– В институте работаешь или еще где?
– В институте.
– Хорошо получаешь?
Савелий хмыкнул и не ответил.
– В институте неплохо платят. Вон, даже у нас, а в столице, небось, побольше. Учителям сейчас прибавили, – разъяснил Филипп.
– Небось, чтоб лучше учили.
– У тебя детей еще нет?
– Слава Богу, нет, – покривился Савелий, но Филипп с ним не согласился в отвращении к детям:
– Не, а чего, дети – это неплохо. У нас второй появился…
Тогда Савелий себя пересилил и для вежливости спросил:
– Ну а как вы тут поживаете?
– Да ничего, живем пока. Сейчас труднее стало. То сена нет, корову нечем кормить, а продавать жалко, когда все свое, как-то легче… Вон, твоя мамка тоже цветами занималась, выращивала – все копейка.
Он смигнул два раза перепончатым веком, высморкался и спросил:
– Ну, а что, надолго к нам?
– Вся жизнь лишь миг, что в ней такое «долго»? – двусмысленно ответил Савелий.
– В отпуск, значит? – заключил Филипп.
– В отпуск на похороны, отдохну, повеселюсь, – беспричинно, все злей становился Савелий.
Филипп пошмыгал носом, опять смигнул несколько раз.
– Может, не ко времени я, – сказал он деликатным голосом. – Тогда в другой раз зайду.
– Сиди, сиди, – сказал Савелий, подавляя раздражение. – Не зря пришел, небось насчет дома?
– Не собираешься продавать? – тут же откликнулся Филипп. – Хорошие есть люди, спрашивали… Ну, я говорю, пойду узнаю, извини, если не вовремя или чего не так…
– Хорошие люди?! А я, что не хорош в этой избе?! Недостоин жить в сем граде?
– Да кто ж говорит?! Твой город, тут родился… Институт у нас есть, без дела не будешь. После столицы, конечно, заскучаешь быстро (мечтательно), там жизнь вовсю идет. (Смирно.) А мы тут что?! Потихоньку ковыляем…
– А без всякого дела, – вдруг горячо и зло зашептал, наклонившись к нему, Савелий. – Без всякого института, без никого, вот, просто жить! Цветочки выращивать, огурцы, у себя в доме, а? Нельзя?
– Так не дадут, сейчас всех заставляют работать, – Филипп пошмыгал носом. – Конечно, можно фиктивно где-нибудь оформиться, а там живи как хочешь. Ну, я пойду, – сказал он, поднимаясь. – Дом-то на снос, а у нас знакомый есть, все бумаги можно оформить… А так ведь и не продашь… Земля государственная. Сейчас больше квартиры покупают. И тебе дадут, если на снос…
