Творения Бескровного мастера. Талар-Архаси в мир несвычности - страница 4

Увы, любовь штука обманчивая, иногда она бывает краткосрочной или же не обоюдной, да и что там греха таить, все мы знаем, что дети порой рождаются от союзов, в которых любовью вовсе и не пахнет. От такой кривобокой любви и рождались беспризорные несвычные, которых отыскивали по всему миру и привозили на остров Росс, где им предстояло сделать серьезный выбор. Если ребенок хотел быть тем, кем он на самом деле являлся, то есть несвычным, он должен был остаться на острове, на ближайшие лет этак десять забыв о доме и родных, при условии что таковые у него имелись, а это, собственно, бывало нечасто. Если же он выбирал семью или просто хотел вернуться в мир людей, то ему приходилось отказываться от своей сущности.

Несвычные дети из мира людей были редкостью, поэтому и являлись они сюда не так уж часто, лишь раз в десять лет и в небольших количествах, обычно не более десяти-двадцати несвычных. Вот только в это десятилетие что-то изменилось, миру явилась туча несвычных беспризорников, это стало первым раскатом грома перед большой грозой. Как правило, детей отыскивали и привозили на остров абиссинцы, они собирали всех, отвозили на остров, а потом подавали извещение в древний совет Талар-Архаси о количестве беспризорных несвычных детей, их родителях, местах их обитания и прочем, но в это десятилетие извещение задержалось по причине того, что с Сияющей рекой в части Персиковой деревни что-то произошло и нелюдям долины долго пришлось биться над восстановлением транспортного пути в несвычном мире. Как только извещение попало к главам Талар-Архаси и Нирвана коснулась его, стало ясно, что приключилась беда, не случайное происшествие, а что-то зловещее и спланированное заранее, в чем четверо прибывших на остров Росс убеждались все сильнее.

– Ну что, как там долина? – спросил Миронов, шествуя позади всех.

Старая травма мешала ему быстро двигаться, он прихрамывал довольно резво, торопясь, но все равно чуть отставал от общей процессии, которая, как вскоре стало ясно, была скорее похоронной. Борис к тому времени уже вынырнул из пещеры.

– Да как…

Ответ был неоконченным. Время сделал паузу, потому как не мог сдержать боль, чуть не покатившуюся слезами из его глаз. Он пытался подобрать правильные слова, но у него не вышло, теперь даже Бориса сбило с ног.

– Нет больше долины. – Когда он повернулся к остальным, лицо его сделалось таким, будто ему только что всадили увесистую оплеуху.

– По крайней мере, такой, какой мы привыкли ее видеть, – тихонько вставила Нирвана Веда.

Она все это уже видела и втайне от остальных выплакала все слезы, что в ней были. Другим Нирвана ничего не говорила, она упрямо молчала, до последнего моля небеса о том, чтобы видение оказалось ошибочным, хотя и знала, что не ошибается, никогда не ошибается.

Долина высохла и превратилась в серую пустыню, в ней не было ни бликов, ни свечения, теплые ветра теперь охладили свой пыл. Казалось, небо впитало пепел в тяжелые черные тучи и повисло над долиной неподъемным непрочным каркасом, который вот-вот упадет. В некоторых местах даль все еще горела, дым вился, тощими змеями уползая вверх и там растворяясь. Особенно много было таких дымных остатков на месте деревни, да и вся она теперь виделась темным пятном грязи на замызганной рубашке земли. На лицах путников не было жизни, они вытянулись и разом постарели. Был уже вечер, и солнце садилось. Для четверых в этом была некая символичность – закат Персиковой долины во всех смыслах. По местным меркам он был воистину уродлив: тягучий, желто-серый, с недолгим свечением грязно-красных лучей; чем ниже становилось солнце, тем большие части долины покрывала тьма. Никогда прежде закат в Персиковой долине не был так страшен и тосклив.