Ты моя откровенность - страница 17

Обратно домой я не спешу. Снова лабиринтами Арбатских переулков я выхожу на Старый Арбат. Иду мимо лотков со старыми книгами, останавливаюсь, листаю. Бывает, что покупаю, если попадется что-нибудь интересное. Но это больше не про покупки – это такой мой ритуал, словно город дает – бери, а то давать перестанет. Мое лично выдуманное суеверие.

Старый Арбат место больше туристическое, но все равно мне здесь нравится. Нравится смотреть как работают уличные художники, или читают стихи студенты театральных училищ, нравится слушать уличных музыкантов. Если ты останавливаешься, перестаешь слышать ритм Москвы, биться вместе с ним заодно, она сминает тебя в тесто. Ты должен серфить этот город, его волну. И я тут, на самом пике. Для кого-то Москва – это шум машин и множества людей, для меня – музыка уличных музыкантов.

Только теперь в моих ушах звучит не только город. Там поселился голос моей тени, моего преследователя. Он будто стал глазами Москвы, она ожила, перестала быть безликой застройкой, она следит за каждым моим шагом. А еще в голове голос психотерапевта Дмитрия Константиновича, едкий, разрушающий. От него я не ждала никакой искренности, но он не играл в психолога, он просто был тем, кто он есть. И на меня действует эта откровенность. Она дает чувство близости. А я не верю близости, но теперь где-то в этом городе есть два чужака, которые… А еще Кирилл. Но Кирилл нормальный. То годами не видела людей, позволяющих себе честность, свободу искренности, то внезапно трое за раз.

Впрочем, от мыслей меня отвлекла музыка. Я пришла на то место, где раньше я подолгу стояла и слушала гитариста Эстаса Тонне, которого знали все, кто любит прогуливаться по Старому Арбату. Я растворялась в его музыке и в чудесном звучании гитары. Обычно он втыкал за струны на грифе гитары возле колков и поджигал ароматическую палочку – сандал с пачули кажется. И вместе с запахом и музыкой я погружалась чуть ли не в транс.

Но в последнее время он не появляется. Может, стал достаточно знаменит и одного Арбата теперь ему мало, а может, я просто с ним не пересекаюсь, в общем – черт его знает, куда он делся.

Я вижу впереди толпу и слышу сумасшедший ритм лезгинки. Замирает сердце, обожаю. Трое ребят в национальных кавказских костюмах выдают такие коленца, что публика стоит с открытыми ртами. Я вижу, что танцоры профессиональные, подготовленные. Каждое движение выверенно и отточено.

И вот начинается танец орла и лебедя. Двое отходят, остается один, он делает круг, приглашая кого-нибудь из девушек стать лебедем, и я, уже заведенная музыкой, ни от каких даров города не отказывающаяся, выхожу в круг, радуясь, что на мне сегодня подходящее легкое платье до самых пят с закрытой грудью.

Публика рукоплещет. Я плыву по кругу, это похоже на то, как танцевать русский танец – березка. Главное плавность, чтобы не было видно движения ног, чтобы казалось, буто под ногами не земля, а водная гладь.

Все взгляды устремлены на меня, я блаженствую, я вместе со всеми, мы одно. Но в какой-то момент я чувствую совершенно конкретный взгляд из толпы, и от него у меня замирает сердце и в груди становится холодно. Я буквально всем нутром чувствую этот взгляд и чуть не сбиваюсь с ритма.

Я уже догадываюсь, кто именно на меня смотрит, и сама пытаюсь найти его взглядом, пытаясь убедиться, что у меня не паранойя.