Ты моя откровенность - страница 25

Дима

«Эта ее бабушка, Елизавета Павловна, до цугундера меня доведет. И отказать ей нельзя и работать с ее внучкой совершенно невозможно», – думаю я, когда Аня садится напротив, выпрямляет спину, сдвигает ноги и с усмешкой кладет ручки на колени, словно прилежная ученица. Сверкает этими своими темными глазами, в которых то ли сам дьявол мне улыбается, то ли бесовские ведьминские огоньки мерцают.

Черт. Она сбивает меня с толку.

О каком профессионализме может идти речь, если эта девушка одним своим видом пробуждает во мне такие помыслы и фантазии, что становится не по себе? Я такого не чувствовал никогда. Соберись. Проанализируй.

Так, она искренняя и гордится своей откровенностью. Что ж, оно того стоит, на откровенность мало кто отваживается.

Танец – скорее символ ее откровенности, а не что-то настоящее. Но она вряд ли отдает себе в этом отчет. Но именно то, что она этого не понимает, делает танец таким значимым для нее. Елизавета, дери ее за ногу, Павловна, хочет, чтобы я разрушил в сознании ее внучки этот манифест, этот символ ее искренности. В принципе, ничего ужасного в этом нет. Разрушу, и это перенаправит ее искренность в другое русло.

Жалко, что такая светлая, открытая девочка сталкивается с похотью и грязью ночной жизни.

Смотрит, сидит, и смотрит прямо в меня, будто читает мои мысли. Со стороны я, конечно, сама невозмутимость, поднаторел в умении скрывать свои чувства. Прямо противоположность нашей супер откровенной девочке.

Да черт возьми, как же она меня дергает!

Только своим присутствием она будоражит во мне такое, что не могла даже краешком коснуться любая из женщин, что у меня были, даже когда они вытворяли такое в сексе, что и на ум мне прийти не могло.

А она будто это чувствует. Улыбается сидит. Ждет. Дескать: «Ну, давай, Дмитрий, удиви, что ты там обо мне можешь рассказать?».

А я хрен его знает, что о ней рассказывать. Не могу никак разобрать, как в одном человеке может уживаться то, что уживается в ней. Голая у шеста – это натурально королева ночи, почти не человек, а какое-то древнее женское божество. Полыхающий огонь, к которому страшно прикоснуться. В ее танце даже не страсть, а сама суть страсти, не секс, а те его вершины, которых невозможно достичь с живым человеком, но можно с этой богиней.

Как это в ней закрыть, уничтожить? На хрена?

И вот тебе Аня Калинина при дневном свете. В этом своем легкомысленном платьице. Легкая, невесомая, открытая будто у нее вообще нет подсознания, в котором люди прячут свои страхи, боль и незаживающие раны.

Все в ней сейчас на виду. Рассматривай с любой стороны. Но я не верю в эту легкость. Не хочу верить, потому что это станет ловушкой. Люди – это всегда день и свет.

Да, что там не верю, я точно знаю, что такая легкость, такое солнечное отношение к жизни – это не что-то само по себе, а следствие глубинных причин. Иначе, она бы не стремилась раздеться перед толпой. Что-то прячет она за этим своим обнажением. И что-то пытается скрыть, когда хочет казаться воздушной, будто нипочем ей даже земное тяготение и открой только окно – упорхнет изящной птицей, махнув только на прощание крылом.

Как же меня тянет! Никакой анализ не спасает. Сейчас или бухнуть или в бассейн с головой. Я не понимаю, что творится со мной. Оно не раскладывается на психологические запчасти. Как бешено я хочу ее схватить, впиться в ее полные губы, забыться в ее теле, в ее глазах.