Тысяча начал и окончаний - страница 28

Утром тигр поманил ее, приглашая спуститься, но она бросила ему в глаза перец. Рыча от боли, тигр бросился к реке, чтобы промыть глаза, что позволило Йер попросить птицу отнести весточку ее родным и сообщить о том, что случилось. Когда пришли ее братья, один из них подманил ослепленного тигра обещанием отдать ему Йер в жены. Тем временем другие браться Йер выкопали яму и замаскировали ее листьями. Плохо различая тропинку из-за попавшего в глаза перца, тигр дал братьям завести его по тропинке в ловушку. Когда тигр попал в яму, братья убили его и убежали вместе с Йер.

«Женщина и тигр» – это популярная детская народная сказка в культуре народа хмонг. Эта история в детстве всегда сбивала меня с толку, хотя я теперь думаю, что эта сказка, наверное, является предупреждением о реальной физической опасности в джунглях, а также об опасности предательства и обмана, – хотя сам тигр может быть символом множества других вещей. Несмотря на это меня всегда привлекали истории о родственниках, как генетических, так и обретенных, которые спасают друг друга. Сестра Йер и ее семья стали жертвами обмана и погибли, но с помощью остальных родных (и с помощью птицы) героиня сказки спаслась.

Я знала, что мне не следовало приходить сюда.

Пакгауз битком набит потными телами. Глухая пульсирующая музыка, дробь живого дхола[5], оттеняющие мелодию басы и пьянящее, едкое глубинное течение мелодии по выбору диджея; фривольные мелодии в духе Пенджаба девяностых годов. Классика намного лучше. Я слушала ее недавно вместе с Ма, чтобы она могла «показать мне», как обычно, покачивая бедрами в шальварах и камизе[6] и тихо напевая при этом. Это был вариант музыки для поклонников хауса[7], звуки синтезатора перекрывали сбой ритма, который кажется случайным. Но толпе это нравится. Большинство одето в традиционную белую одежду, сейчас обсыпанную порошками всех цветов радуги в честь праздника Холи[8], точно как в тех старых фильмах Болливуда, которые Ма заставляет нас смотреть. Пригоршни красного, зеленого, цвета фуксии, оранжевого, пурпурного порошка летели, весело подброшенные в воздух; шла любезная Кришне война цветов с непристойным подтекстом. Вдалеке от внимательных глаз родителей гибкие, юные, смуглые тела сталкивались и терлись друг о друга в вызванном бхангом[9] ступоре, а влияние алкоголя превращало танец массы людей в медленное, сексуальное покачивание, под веселый ритм барабанного боя.

Так что – не моя сцена.

Мне не следовало тут находиться. И Ма просто взбесилась бы, если бы узнала.

Я дрожу, несмотря на удушающую жару, плотнее кутаюсь в жакет из денима, стараюсь скрыть гусиную кожу на моем обнаженном животе. Было не по сезону тепло для марта – из-за изменения климата, – но мне определенно не следовало надевать эту крохотную чоли[10], несмотря на то, что темно-бирюзовая, обшитая зеркалами юбка-ленга[11] идеально развевается, когда я кружусь по танцевальной площадке. Среди этого коричнево-белого вихря я выделяюсь, словно павлин на индийском шоссе, одинокий и растерянный. Моя лучшая подруга Лила настаивала, что старомодный раджастанский[12] узор на старой маминой ленге-«варёнке» – вынутой из того сундука, который, как она думает, по-прежнему заперт на чердаке, – «точно как в девяностые». Но когда она помогла мне зашнуровать блузку на корсете, и золотистые ленты крест-накрест опутали мою обнаженную спину, подобно извивающимся змеям-нагини, она ахнула.