Тюльпаны с Байконура. О романтической эпохе улетных достижений - страница 32
Близкие замечали мою угрюмость, похоже, догадывались о ее происхождении, хотя я не смел поговорить с кем-либо о случившемся.
Бабенька ненавязчиво просила приглядеться к соседке Тане:
– Девка добрая, кроткая, на медичку учится. Глянь, глянь… – советовала она, но я молча отмахивался от таких советов и в обсуждения не ввязывался.
«Сколько ни делись своими проблемами, все равно все они останутся при тебе», – так думалось мне, и потому хмурился, но крепился и переживал свои невзгоды молча.
За время учебы более чем с прочими я сдружился с Шуриком Мамонкиным, парнем шустрым, словоохотливым, от природы юморным, веселым. С ним никогда не было скучно. Даже глядя в мою кислую физиономию, он не унывал, казалось, всячески старался меня растормошить: рассказывал байки, травил анекдоты и как-то предложил познакомиться с очень интересной девчонкой.
– Ну, если уж она прям такая-растакая, чего ж ты сам-то к ней не приклеишься?
– По мне, она слишком долговязая, повыше меня будет, а тебе так в самый раз.
Я не стал противиться его предложению, и в выходные мы смотались в Ковылкино к его родителям. Побывали там на танцах. Расхваленная им красавица таковой мне вовсе не показалась, и знакомиться с ней я наотрез отказался.
– Ну, ты и привередливый, – ворчал Шурик по дороге с танцев. – Так-то ты скорей с тоски помрешь, чем какую-то найдешь…
Что мне его помощь? Что мне его буза? Ну не получалось у меня отделаться от глупых мыслей и бесплодных мечтаний о Наташе.
Не менее внимательной и настойчивой, чем Шурик, была моя тетя Нина. Это по родственному статусу она была мне тетя, бабенька и ее мать были родными сестрами, а возрастом мы с ней почти ровесники. После восьмого класса школы она поступила в культпросветучилище, окончив его, продолжила учебу в институте культуры. Учась, организовала в городе несколько танцевальных кружков. Когда я наведывался к ней в гости, наш разговор непременно случался о танцах, о девочках.
– Ты обязательно должен научиться танцевать, – наставляла она меня. – Ты высокий, стройный, гибкий, подвижный. У тебя непременно будет все хорошо получаться. Люди с желанием ко мне приходят, деньги мне платят, а я так тебя обучу, даром, по-свойски. Знаешь, сколько девчонок у меня? Да каких! Загляденье, как в песне: белявые, чернявые, рыжие, кучерявые. Очень разные: белый верх – черный низ, черный верх – белый низ. Глаза разбегаются – выбирай, какую хочешь.
– Да ничего я не хочу.
– А вот и не поверю. Лучше признайся, на кого запал? Тащи, приму и ее, какая есть. Девки поплясать любят. Буду учить вас вместе, глядишь, и задружитесь.
– Нин, отстань. Не до плясок нам нынче, скоро сессия. Готовиться надо. Вот сдадим, тогда и попляшем.
– Деловой, ты глянь. То-то ты смурной шляешься, не пришей кобыле хвост, что-то я тебя с учебником в руках не замечаю.
Несмотря на настойчивые ее наезды, на танцы к ней я так и не пошел.
Скоро и впрямь подоспела зимняя сессия. Предметов для сдачи зачетов и экзаменов подобралось около десятка. Времени на подготовку требовалось много, и это постепенно сглаживало мои переживания, отвлекало от назойливых дум. Часто и подолгу мы с Шуриком просиживали в читальном зале университетской библиотеки. Он был более нетерпелив, зубрежка скорей ему надоедала, и тогда он ворчал:
– Все, хватит. Надоело. У кого шапка пятьдесят седьмого размера, тот пусть продолжает, а у меня только пятьдесят пятого.