– Я думал, этот день будет отмечен ужасными предзнаменованиями – грозно нависшими тучами, зловещим ветром, раскатами грома или еще какими-нибудь пугающими атмосферными явлениями. – Стоявший рядом с Айгуром Аввад-дин-Абу задумчиво уставился в безоблачное небо. – А это самый обычный день. Погода прекрасная и теплая. Эта… обыденность страшит меня еще больше. Дурные знамения можно было бы трактовать как провидение Небесного Отца. И как знак того, что в его воле нас спасти. Но… нападение просто случилось.
И все же Аввад втайне надеялся, стесняясь своих чувств, поскольку понимал, что движим вовсе не разумными основаниями. Вопреки всему он надеялся на вмешательство и заступничество Небесного Отца, на то, что тот пошлет избавление от гухулов, не оставит без защиты город, на центральной площади которого установлена его древняя статуя.
Взгляд Аввада теперь устремился туда, где над всеми прочими зданиями Беляра, над зубчатыми стенами и башнями Внутреннего города возвышалась колонна. Он всматривался до боли в глазах в венчавшую ее крылатую статую, словно рассчитывая углядеть некий знак.
– Это лишь символ, мой друг, – негромко произнес Айгур. – Образ.
– В нашей жизни все – лишь символ, – возразил Аввад и, немного помявшись, добавил: – Я читал описание в одной старой книге откровения велгарского прорицателя, которому было явлено чудесное видение…
Наверное, мало было на свете книг, которые Аввад не прочел.
– Там говорится, – продолжал Аввад, завороженно взирая на колонну со статуей, – что, когда придет час великой нужды, Небесный Отец слетит со своего постамента. Из его глаз, рта и рук брызнут огненные струи и поразят всех врагов. Я понимаю – у многих народов есть подобные предания о могущественном заступнике. Но мне хочется верить…
Айгур, невесело усмехнулся, Аввад смутился и, испустив глубокий вздох, пробормотал:
– Извини. Я знаю, что все это… Все эти прорицания и видения ничего не стоят, но вдруг… Просто очень хочется, чтобы это оказалось хотя бы немного правдивым.
Айгур кивнул. В желании друга не было ничего удивительного, пусть разумом Аввад и сам сознавал, что велгарцы могут надеяться только на свои силы. Вывод для многих чересчур горький и неприемлемый.
После разъездов с юго-западной стороны появились и основные гухульские силы.
Над гущей движущихся войск колыхались водруженные на длинные копья пучки крашеных конских волос и раздвоенные треугольные флаги. Десятки тысяч лошадиных копыт и колеса повозок месили оттаявшую почву. Земля дрожала – словно от страха.
Аввад дежурил в ополчении, а Айгур и Айниль-дин-Зан с тремя своими учениками, пользуясь относительно спокойными часами, сидели в астрономической обсерватории среди книг, атласов звездного неба, астролябий, секстантов и прочих приборов, и пили вино, почти не переговариваясь друг с другом. Пили, провожая прежнюю мирную жизнь и ожидая Римуда, который обещал зайти после совета, проходившего во дворце Высочайшего, и сообщить новости.
Римуд явился донельзя раздосадованный и мрачный. Его так и распирало – от желания высказаться, излить душу, найти виноватых в бедственном положении, в котором очутился ныне Беляр. Тем более, что с виноватыми все и так было ясно. И выражался Римуд весьма красноречиво и патетически:
– Какими идиотами все мы были! А эти… Чванливое, напыщенное, разодетое и разукрашенное окружение Высочайшего? Кучка бездарных бездельников, не способных найти других занятий, кроме как упиваться до беспамятства, обмениваться сплетнями, выискивая поводы для зависти и мелочных обид, и жиреть в самоуспокоении. Самодовольные и самоуверенные, пребывающие в совершеннейшей убежденности, что владеют ситуацией. Какое тщеславие и дурацкое высокомерие! И я в их числе. Ничуть не лучше!
