Римуд плеснул себе в кубок вина из стоявшего на столике узкогорлого кувшина, выпил залпом и продолжил упиваться бичеванием пороков велгарских придворных, подпуская иногда толику самокритичности:
– Праздные, льстивые, растленные вином и похотью. Мало того – трусливые. Всегда заискивали перед Магическим Союзом, перед Воспринимающими, унижались перед этим упырем Дер-Ревеном – а что получили?
Айгур угрюмо молчал. Возражать Римуду язык не поворачивался, поскольку именно так, более или менее, дело и обстояло. Но слушать излияния друга Айгуру было неприятно, и он не без труда удерживался от того, чтобы не слишком вежливо попросить Римуда умолкнуть. Что толку сотрясать сейчас воздух?
Конечно, он понимал, что Римуд боялся. Это было объяснимо.
Айгура и самого царапало чувство, которого он стыдился – сожаление. Он почти сожалел о том, что позволил Римуду и Айнилю втянуть себя в предприятие, которое чем дальше, тем больше выглядело обреченным.
– Это неважно, что я не белярец по рождению. Все равно это мой город, – припомнил Айгур торжественные слова Римуда, сказанные не так уж давно.
– Это неважно, что я велгарец только по рождению и еще в детстве покинул эти места, – в тон ему заявил Айгур, исполненный гордого достоинства. – Во-первых, вы мои друзья, и я не могу отказать вам в помощи. Во-вторых, я считаю себя обязанным сражаться с гухулами, потому что они – угроза для цивилизации. Угроза, которой мир не видел сотни лет.
Его слова отдавали высокопарностью, и Хем или Эктор наверняка нашлись бы, что сказать, если бы присутствовали при том разговоре.
Сейчас Айгур сожалел о своем решении, и данное им обещание предстало слишком опрометчивым. Не то чтобы его пугала возможная и весьма вероятная гибель, но… Проклятье! Он был о себе лучшего мнения!
Римуд вообще любил обличать. Раньше с тем же упоением он поливал грязью агрессивных лиорентийцев – их захватническую политику, лжепророка, которому они поклонялись, и нетерпимость к магам, которой они бравировали. Критиковать лиорентийцев среди местных жителей, в принципе, было общим местом и чуть ли не правилом хорошего тона. А к соседям из Элмадена, принявшим протекторат Лиоренции, велгарцы относились с высокомерным презрением, которое Римуд не чурался выплескивать на знакомых элмаденских торговцев, часто наведывавшихся в Беляр.
Новых поводов для обличения у Римуда было хоть отбавляй, и останавливаться он не желал.
– А хоремийцы? Как они дерзко смеялись над тем, что оскорбили гухульского Каана убийством послов! Полгода прошло – и им не до смеха.
Так и есть. В последнее время белярские улицы запружены были беженцами, и среди них попадалось много выходцев из недавно захваченного гухулами Хорема.
Айгур выглянул из углового окошка и увидел внизу ставшую уже привычной картину: неимоверное количество перемешавшихся друг с другом людей, животных и повозок. Пешие и обозы тянулись друг за другом нескончаемым потоком. В этой толпе встречались и хоремийцы, и жители велгарских окраин, устремившиеся вглубь страны, и представители соседних народов, с которыми ранее у велгарцев отнюдь не всегда складывались дружественные отношения. Айгур легко различил суразов – на их кибитки с огромными колесами были водружены конические войлочные шатры, а также емейцев, щеголявших плюмажами из павлиньих перьев. Емейцы были давними союзниками Велгарии, охраняли ее юго-западные рубежи и служили в гвардии Высочайшего.
