– Вас зовут… Сю-Джин. Юст писал о вас. Вы магистр Ордена Созерцателей, – Сэнни перевела взгляд на вторую гостью. – А вас зовут Ллайна. Вы тоже магистр Ордена Созерцателей.
– Да, – Ллайна улыбнулась.
– Это Юст вам сказал про меня?
– О! – в голосе Сю-Джин прорезались едкие нотки. – Не сказал, намекнул, и довольно туманно. Но, по сравнению с его отцом, он очень прямой и откровенный.
«Юст, как и Илинора с Джионной, просто никого из себя не строит, – подумала Сэнни. – За ненадобностью».
– Моя мать умерла, – выговорила она с некоторым усилием. – Так, по крайней мере, мне рассказывали. Я ее совершенно не помню.
– У меня есть основания считать, что она моя дочь, – осторожно сказала Сю-Джин.
Сэнни чувствовала себя… оглушенной, но и только. Она ничего не знает об этой женщине, она видит ее впервые в жизни. Она совсем не помнит мать. Она бы вообще с удовольствием забыла свою жизнь в Шуоре. И еще – она не имеет ни малейшего представления – что ей делать, что говорить, что чувствовать… Созерцателям должно быть… все равно. Они отрезают себя от эмоций, от желаний – разве не так? Выходит, не так. Нельзя заниматься редукционизмом, сводить оценки к удобным ярлыкам…
– У меня было время подготовиться… к нашей встрече, – заметила Сю-Джин. – Но, тем не менее, я не имею ни малейшего представления, как себя следует вести. И я не самый общительный человек.
– Я тоже, – признала Сэнни.
Она ощутила, насколько ей вот прямо здесь и сейчас не хватает Хеймира. Да даже Илиноры или Джионны. Они легко бы прикрыли ее слабые стороны в общении с незнакомыми людьми. Не о погоде же ей говорить со своей предполагаемой бабушкой? Хотя как сказать: в преддверии Конца света разговоры о погоде вполне могут нести в себе смысл…
Ллайна понимающе улыбнулась. Она-то, на взгляд Сэнни, не слишком походила на Созерцательницу и, если и испытывала неловкость, это было совсем незаметно. Она могла бы помочь, но вместо этого решила поиграть с Джарном и Эйсмаром. Мальчики оба охотно включились в игру – они умели подстраиваться под других, чувствовали, что от них хотят, и любили находиться в центре внимания. При этом Эйсмар то и дело с интересом поглядывал на Сэнни и Сю-Джин – он был очень вдумчивым и внимательным, в отличие от куда более легкомысленного брата.
Сю-Джин достала из своей сумки стеклянные колбы, мешочки с порошками и полые иголки. У нее оказалась даже маленькая горелка. Она попросила застелить чем-нибудь инкрустированный столик у дивана и расставила на нем все эти вещицы.
– Хочу проверить наше родство, – объяснила Сю-Джин. – Исследовать твою и мою кровь.
Она зажгла горелку, прокалила иголку, присоединила к ней поршень с колбой, на стенках которой было нанесено несколько отметок,
– Дай мне свою руку, – попросила Сю-Джин.
Сэнни заметила, что она перешла на ты. Впрочем, и по лиорентийским, и по ронийским меркам обращаться на «ты» к младшим было в порядке вещей.
Сэнни послушно протянула руку, и Сю-Джин воткнула иголку ей в локтевой сгиб, наполнив колбу кровью до половины. Сэнни внимательно следила за ее действиями, стараясь оставаться спокойной и сосредоточенной. Потом Сю-Джин взяла другую колбу, и, проделав то же самое со своей рукой, перелила кровь в первую емкость, так что уровень смешанной крови в той достиг верхней отметки.
Созерцательница насыпала сверху две порции порошков из мешочков и размешала мерной ложкой. Кровь булькала и пузырилась, на дно опускался темный осадок. Наконец, реакция завершилась, и осадка получилось не так много. Сю-Джин выглядела озадаченной, несмотря на всю свою сдержанность.
