– У тебя тоже. Помню, ты лично хотел ограничить власть Инквизиции и Церкви в целом – пока не дорвался до этой власти. Ну и в самом деле – кто же по доброй воле станет ограничивать собственную власть, лишать себя исключительных привилегий, а? Всякая чрезмерная власть – пагубна. Это, можно сказать, её неотъемлемое свойство… Церковь в целом и Инквизиция в частности насаждает мракобесие и всеобщую подозрительность, вытравливает свободомыслие, поощряет людей за доносительство! Угадай – чьи это высказывания? Твои, этак примерно двадцатипятилетней давности!
И снова Арунидису пришлось сцепить зубы и проглотить слова, которыми он бы хотел ответить.
– Кенлар, по-твоему, у меня нет ни чести, ни совести? Я клятвенно обещаю – я сделаю лишь минимально необходимое. Стандартная обработка облучением. И все. Твой любимец посидит в нашем заведении дней десять, и я его отпущу.
Кенлар уткнулся в стол, нахмурил брови, прочертив на лбу между ними вертикальную складку. Ему очень не нравилась эта «стандартная обработка» в применении к Юсту Хольгерстону. И не нравилось торговаться.
– Ты мне не веришь?
Кенлар фыркнул:
– Ты продолжаешь меня смешить.
– А у тебя какие… встречные предложения?
– Я готов ответить на… некоторые твои вопросы, а ты не будешь трогать Юста. Не станешь применять к нему вашу «стандартную обработку». Поверь, от меня ты узнаешь гораздо больше!
– А я думаю, что больше узнаю от твоего любимого Юста. Вне зависимости от его на то воли. Он незаменим сам по себе! Хотя, конечно, твое предложение звучит очень интригующе, великодушно и щедро. Кенлар, я обязан тебе жизнью! Я это помню. Неужели, по-твоему, я такой неблагодарный? Неужели я, по-твоему, не понимаю, что не время крохоборничать и сводить счеты? Главное – позиция, которую мы занимаем здесь и сейчас.
Не переборщить, не пересластить. Быть искренним. Выдержать нужный тон. Пройти по тонкой грани. Обмануть себя и, тем самым, обмануть Кенлара.
– А прямо сейчас, в качестве…
– Аванса, – подсказал Кенлар по-ронийски.
– Да, в качестве аванса… Расскажи мне о чем-нибудь, что я не знаю. Поделись. Например – сколько лет уже протекает Саркофаг? Вдруг тебе известно?
– Саркофаг… Ну, можно и так назвать… – Кенлар дернул ртом, подался вперед, через стол, и прошептал, глядя Арунидису в глаза и перемежая лиорентийские и ронийские слова: – Он всегда протекал, изначально, уже когда его установили. Конструктивный дефект. – Потом Кенлар откинулся на спинку стула, пригубил бокал и поинтересовался: – А почему сразу не спросишь, не знаю ли я, как… заткнуть протечку? Я могу ответить – не знаю! Скорее всего – никак!
Арунидис поджал губы.
– Из твоих слов особой пользы не извлечешь. А что-нибудь про Пророка?
– Ты издеваешься? Это тебе положено по должности разбираться в данном вопросе поболее прочих! Ты же – ревнитель и хранитель, главный приверженец его Учения, наместник на земле!
– Не увиливай, Кенлар! Ты знаешь о Пророке больше, чем следует гражданину Лиоренции – рядовому и не очень. Ты знаешь, как его зовут!
– Ты тоже.
Арунидис повел подбородком, пожевал губами, размышляя, и добавил:
– В Цитадели хранится его подлинное изображение!
– Да что ты говоришь! Этими изображениями полны все храмы! И у тебя есть. – Кенлар указал на эмалированный медальон, висевший у Арунидиса на шее. – Разреши!
Он потянулся и ловко поддел ногтем крышечку. Арунидис схватил его за запястье.
