Он перестал интересоваться, чем я живу. Если я начинала рассказывать ему о делах, особенно в машине, он просто добавлял звук на радио или обрывал меня.
– Меня это не интересует! – раздражённо бросал он.
Сначала я злилась. Потом обижалась, а потом просто смолчала. Перестала делиться. И всё стала делать молча. Он продолжал ездить в заграничные командировки, но только если поездка выглядела как отдых. Когда я однажды предложила ему съездить в один наш провинциальный город за искусственной кожей, он отказался. Мне пришлось ехать самой. Вернувшись, я решила, что его больше не буду просить ни о чём! Нашла фирму, которая доставляла ткани напрямую из-за границы, и начала работать через неё. Удобно, тихо, без лишних разговоров. Виктору ничего не объясняла. Знала, что ему будет неприятно, но уже не хотела ничего обсуждать, объяснять.
Так закончились наши отпуска. Наши выходные. Наша общая жизнь вне дома. Осталась только сестра, да и к ней мы ездили всё реже. А дома тягучее, вязкое, как холодный кисель, молчание. Каждый жил своей жизнью. Общего было только кровать, и то мы спали на ней, месяцами не касаясь друг друга. Просто тела, рядом. Просто чужие и с каждым днём всё дальше и дальше.
От этой безысходной пустоты дома я начала пить. Не считала себя алкоголичкой, ведь не валялась под забором, не теряла лицо. Просто каждый вечер после работы, ужинала и выпивала. Сначала немного: бокал вина или бутылочку пива. Потом больше. Потом мне и полбутылки хватало, чтобы захорошело. Становилось немного легче, или хотя бы ни так одиноко. Алкоголь делал тишину сносной, ночь короче. Давал иллюзию тепла.
Но я никогда не переставала работать. Даже в самые тяжёлые периоды утром вставала, делала причёску, одевалась и ехала в офис. Внутри мрак, трясучка, а снаружи бизнесвумен. Хотела вести дела честно, по всем правилам, но денег всегда не хватало ни на оборот, ни на жизнь. Поэтому приходилось выкручиваться. Меняла фирмы, схемы, подгоняла документы. Всё ради того, чтобы выжить, чтобы не потерять всё, чего добилась.
– Ты понимаешь, о чём я говорю? – спросила Арина, внезапно замолчав и посмотрев на соседку.
– Конечно, понимаю! Я же экономист, с высшим образованием, – быстро ответила Мария.
Арина чуть приподняла подбородок и понимающе кивнула. В глазах промелькнуло что-то вроде уважения.
– Кстати, об образовании. Я же говорила, что у меня только восемь классов, и больше ничего. Но это мне совершенно не мешало общаться на равных с умными людьми. Я ведь начитанная. Книги были моими университетами. Помню, один раз сболтнула глупость, до сих пор и стыдно, и смешно. Спорила, как-то со строителями, горячилась и заявила им: «Не надо со мной спорить, я Московский Сибстрин окончила, у меня по сопромату отлично!» И тут до меня дошло, что сама себе противоречу. Сибстрин в Сибири, а я говорила про Москву. Глупо, правда? Но я старалась выглядеть интеллигентной, из благополучной семьи. Говорила, что мама – химик, папа – лётчик, и квартира у нас была трёхкомнатная, и мебель из карельской берёзы, стол массивный, стулья резные. Представляешь?
Арина замолчала, как будто посмотрела на себя с осуждением.
– Люди верили, – продолжила она после паузы. – И до сих пор верят. Относятся, правда, по-разному: кто-то с завистью, кто-то с презрением, а кто-то и с ненавистью. Но так и должно быть. В бизнесе иначе нельзя. Если бы у меня ничего не вышло, меня бы просто не замечали.
