– Михаил Александрович.
Задремавший незаметно для себя ревизор вздрогнул, на миг, утратив равновесие, качнулся в сторону.
– А?
–Михаил Александрович, – едва сдерживая улыбку и стараясь не смотреть на смутившегося мужчину, Лидия Семеновна продолжила, как будто ничего не заметила. – Обедать будете здесь, в столовой или поедете в гостиницу, в кафе? Автобус от площади в двенадцать и двенадцать тридцать, назад без десяти час и в час двадцать.
– А вы?
– Я домой. Меня муж кормит.
– Тогда, с вашего позволения, я поработаю. Что-то аппетита нет.
– Работайте, работайте.
Лидия Семеновна поправила у зеркала идеальную на взгляд мужчины прическу.
– Лидия Семеновна, – замялся с вопросом ревизор. – Где здесь туалет?
– Мужской по коридору направо, еще раз направо и в холе первая дверь слева. Приятного аппетита.– И выскочила за дверь, явно торопясь на автобус. Война войной – обед по расписанию.
«Стерва, но симпатичная и обаятельная, жаль, что муж кормит».
Аппетита действительно не было. Толи сало вчерашнее, толи огурчики с чесночком давили на печень. Подремать что ли? Но стол стал неудобным, никак ни мог приспособить руки, голову, в которую лезли всякие скабрезные мысли. Пройтись? Так направо, направо, еще налево. Щелк. Какой идиот выключил свет? Тьма кромешная. Обед и двери кабинетов закрыты. Ни лучика. На ощупь вдоль стеночки. Стена – дверь, стена – дверь, угол – тупик, дверь – за ней голоса. Осторожно постучал.
– Кого там? Обед.
Щелкнул замок металлической двери – свет. Солнце отражается в окнах соседнего здания, а в кабинете цветник и светло от улыбок девчат узнавших ревизора.
– Извините. Проходите.
– Проходите, пожалуйста.
– Мы думали свои. Пообедать не дадут.
– Вам чаю налить?
– А, может быть, кофе будете?
– А вас как зовут?
Михаил застыл у порога. Если в кабинете сидит пять женщин, одесский привоз справляет тихий час, тетя Сара спит. Войти в кабинет боязно, и бродить по темному коридору не хочется.
– Чаю. А вы?
– Мы бухгалтерия.
– А что вы здесь обедаете? Говорят столовая хорошая?
– Экономим.
–Зарплата маленькая?
– Нет, время экономим. Обедаем без отрыва от производства.
– А что в коридоре света нет?
–Экономим. Зачем свет, когда все на обеде.
Девчата откровенно издевались. Они смелые – гурьбой на одного, а останься с ней один на один в темном коридоре затихнет как мышь, почуявшая кота. Михаилу Александровичу хотелось сказать, что ни будь умное, веское, но в голове крутились только скабрезные мысли по поводу коротких юбочек, коленок, бедрышек и прочих симпатичных частей, которые девчата, подчеркнуто, демонстрировали, то, наклоняясь к нему, якобы подлить чаю, то, дефилируя между столами.
Загудел в углу вентилятор.
– Свет дали. Вам горячего подлить?
–Чаю? – Кофе?
–Нет, нет. Вы мне лучше ответьте; большой ли перерасход по заработной плате?
Лизочка сделала большие круглые глаза и губки «ню-ню», как у обезьянки из мультика про сорок восемь попугаев?
– Зарплата. Я свою, расходую за неделю, три недели сижу на перерасходе.
– Ваша, меня не интересует. По комбинату?
В кабинете сразу стало серо и пыльно от вороха бумаг и папок до этого неприметно лежащих на столах, подоконнике, выстроившихся на стеллажах и шкафу. Так перед затяжным ненастьем закрываются цветы и гаснут краски. Девчата дружно выпорхнули за дверь. Осталась только Нюра.
– Конечно, Михаил Александрович, есть перерасход заработной платы, но мы то здесь ни причем. Нам подают табеля, мы обсчитываем. Спрашивать надо с тех, кто их подписывает. Да, я не на зарплате, на материалах сижу, вот где вам скажу перерасход.
