Кунава тупо смотрела на рисунок, красующийся на некогда белоснежной колонне. Пепел говорил о том, что портал активировать смогли. А вот осталось ли от тела что-то кроме пепла….
А летописец, перенесённый силой заморского импрессионизма, тем временем пытался вжаться в камень, слиться с ним. Его похищение теперь казалось милой забавой, а рыцари вежливыми сэрами, зашедшими к отцу на шахматную партию. Потому что судьба, в образе кривой пентаграммы, занесла его к горным троллям. Вард был не очень послушным мальчиком и няня часто пугала его этими самыми, которые едят детей на завтрак обед и ужин. Несчастный летописец смотрел, как огромный волосатый тролль, помешивая коряжкой в котле, напевал песенку про корову и молоко, пробовал своё варево, жмурился от удовольствия и добавлял то травку, то нечто жёлтое, а то и белые крупинки.
– Славная кашка получилась, – сообщил он и махнул огромной ручищей. – Слазь малец, обедать будем.
Вард испуганно дёрнулся, оступился и рухнул прямо под ноги троллю. И тут же получил тарелку белой, рассыпчатой, одуряющее вкусно пахнущей каши.
– Громыхало младший, – представился тролль.
– Вард, – вежливо поклонился летописец, и набросился на угощение.
– А это кто ещё у нас, – раздался знакомый голос.
– Сестричка, – прогудел Громыхало. – Садись, кушай. А вот и батюшка.
Вард понял, что тролли ещё не самое страшное в этом мире. Перед ним стоял папенька Агафьи.
Кунава сидела на полу с портрет Гордея в руках. Над головой её кружил грач. Он раз за разом порывался добраться до картины, но женщина отгоняла птицу, удивляясь, почему не смогла убить столь зловредную тварь. Гордей на портрете смотрел со своей обычной укоризной, направленной то ли на Кунаву, то ли на грача, то ли вообще на весь этот мир.
– Зеркало, – вдруг пробормотала она. – Здесь было огромное зеркало!
Женщина осторожно положила портрет на пол и подошла к проёму арки. Потрогала воздух. Ничего. Победный крик грача заставил отшатнуться. Кунава споткнулась о невидимую преграду и упала. Кровь ва-бааан обагрила древние осколки, замок опять задрожал. С потолка посыпалось то, что не досыпалось в прошлый раз, и….. и всё.
***
– И всё, – вздохнул Художник, пересчитывая медяки, которые получил за портрет дочки старосты, – поскупился дядька, краски только сколько ушло! А холст! Жениху, видите ли, не понравилось. Так ведь против реализма не попрёшь. Эх, слышал, в заморских странах рисуют так, что глаз в ухе, а ухо вообще не пойми где. Поучиться бы.
Художник ссыпал монетки в бархатный мешочек, расшитый золотым рисунком. Скрепя сердцем отдал один за краюху хлеба, – краски были нужнее, но куда совсем без еды. Молодой человек пристроился возле сельского колодца, хлебнул водички, закусил хлебушком и залюбовался недалёкой горой, окутанной шалью – туманом. Ветерок легонечко колыхал белёсую невесомость, приоткрывая поражённому взору Художника прекрасное строение.
– Эй, дружище, – окликнул молодой человек проходившего мимо селянина, – чей это замок.
– Ну, хочешь, твой будет. – Сердито буркнул тот, и, плюнув под ноги Художнику, поспешил по своим делам.
Глава 6.
Василис понуро сидел на подстеленной рогожке. Сумеречный воздух холодил, и заставлял полчище персональных царских мурашек бегать по телу туда – сюда, туда – сюда.
– Замёрз? – пристроилась рядом Асна.
Василис не ответил, лишь попытался отодвинуться. Но со связанными ногами и руками особо не разбежишься. Хоть с острого камешка слез и то радость.
