Он прекрасно понял, что хотела сказать Наоми.
Бомба.
На свете множество безумцев. Фанатики, которые отрицают прогресс и свято верят в то, что для его остановки хороши любые способы. Безответственные ученые, которые считают, что весь мир – это большая лаборатория и они могут делать все, что захотят, проводить какие угодно эксперименты – взрывать атоллы в Тихом океане, создавать биологическое оружие, вмешиваться в генетический код человека – и все во имя того же прогресса.
А между ними находятся обычные люди, которые просто хотят жить своей собственной жизнью. Порой без вины виноватые, как Галлей, чья маленькая жизнь превратилась в ад.
Наука могла бы помочь предотвратить такие трагедии. Избавить от смертельных болезней вроде болезни Галлея. Детторе совершенно прав. Запрещать ученым исследовать эмбрионы – это преступление против человечества.
– Не забывай, почему мы это сделали, Наоми. Никогда не забывай. – Он невольно повысил голос – боль и гнев рвались наружу.
Она тоже встала, подошла к нему и обвила его руками.
– Ты ведь будешь любить нашу девочку, Джон? Что бы ни случилось, ты ведь будешь ее любить, правда?
Джон обернулся, обнял ее и легонько поцеловал в губы.
– Конечно, буду.
– Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, и ты мне очень нужен.
Она была так напугана, так несчастна. Его сердце сжалось.
– Ты мне тоже нужна.
– Давай куда-нибудь сходим сегодня вечером. В какое-нибудь приятное местечко.
– Что ты хочешь? Мексиканскую кухню? Или, может, китайскую? Или поедим суши?
– Не хочу ничего острого. Как насчет того ресторанчика, «На винограднике»?
Джон улыбнулся:
– Это был наш самый первый ужин в Лос-Анджелесе, помнишь?
– Мне там нравится. Может, у них есть свободные столики?
– Я позвоню и узнаю.
– А ты помнишь, что ты сказал мне тогда? Мы сидели на веранде. Ты сказал: любовь – это не просто связь между двоими людьми. Это как построить стену вокруг всего, что тебе дорого, чтобы защититься от бед и напастей, от всего мира, если нужно. Помнишь?
– Да.
– Отныне именно это нам и придется делать.
Ночью Наоми опять стошнило. Вывернуло наизнанку. Джон сидел на корточках рядом с ней и поддерживал ее голову. Когда он был маленьким, мать вот так же сидела рядом, положив ладонь ему на лоб.
Она уже избавилась от всего, что было в желудке, и теперь ее рвало одной желчью. Из глаз лились слезы.
– Все хорошо, все хорошо, – повторял Джон, которого тоже мутило от нестерпимого запаха. – Все хорошо, милая.
Он вытер ее губы влажным полотенцем, промокнул глаза. Потом помог добраться до кровати.
– Тебе лучше? – озабоченно спросил он.
Наоми кивнула, без всякого выражения глядя перед собой. Ее глаза покраснели.
– Сколько еще будет продолжаться этот проклятый токсикоз?
– Может, ты просто съела что-то не то?
– Нет. – Она покачала головой.
Джон погасил свет и прилег рядом. От Наоми исходил влажный жар. Его все еще слегка подташнивало от запаха рвоты.
– Как ты думаешь, что это было на самом деле? – вдруг спросила она.
– Что было?
– Почему разбился вертолет? Думаешь, это была бомба?
Возникла долгая пауза. Джон лежал и вслушивался в дыхание Наоми. Постепенно оно становилось все спокойнее и тише. В тот самый момент, когда ему показалось, что она заснула, Наоми заговорила снова:
– У него были враги.
– У многих ученых есть враги.
– А у тебя есть враги, Джон?
– Я не настолько известен. Если бы был, тогда, я уверен, нашлась бы целая туча фанатиков, ненавидящих меня за мои взгляды. У любого, кто хоть немного выделяется из общей массы, есть враги. Но только это большая разница – испытывать к человеку неприязнь из-за его работы и взорвать его к чертовой матери.
