На этот раз щеки ее чуть порозовели, и это не укрылось от судьи, но ответила она совершенно невозмутимо.
– Нет, и кто же это был?
– Дама.
– Неужели?
Но судье этого было довольно, и он не стал продолжать допрос. Непохоже, что мадам Добрей имела хоть какое-то отношение к преступлению, а ему крайне не хотелось понапрасну усугублять горе миссис Рено.
Он сделал знак комиссару, тот кивнул в ответ, встал, прошел в дальний конец комнаты и вернулся с уже знакомой нам стеклянной банкой. Мсье Отэ вынул оттуда нож.
– Мадам, – спросил он мягко, – вы узнаете этот предмет?
Она негромко вскрикнула.
– Да, это мой кинжальчик. – Затем, увидев пятно на лезвии, она отшатнулась, ее глаза расширились от ужаса. – Это… кровь?
– Да, мадам. Вашего мужа убили этим оружием. – Судья поспешил убрать лезвие с глаз долой. – Вы уверены, что это именно тот нож для бумаг, что вчера вечером лежал на вашем туалетном столике?
– О, да. Это подарок от сына. Во время войны он служил в военно-воздушных силах. Приписал себе пару лет, чтобы его взяли. – В голосе ее слышалась материнская гордость. – Нож сделан из аэропланного троса, сын подарил мне его на память о войне.
– Понятно. И это, мадам, приводит нас к следующему вопросу. Ваш сын, где он сейчас? Необходимо, чтобы ему незамедлительно отправили телеграмму.
– Телеграмму? Но Жак на пути в Буэнос-Айрес.
– Что?
– Да, вчера муж телеграфировал ему. Сперва он послал его в Париж, но вчера выяснилось, что сын должен незамедлительно отправиться в Южную Америку. Вечером из Шербура в Буэнос-Айрес отплывал пароход, и Поль послал Жаку телеграмму, чтобы тот на него успел.
– Вам известно, что за дела требуют его присутствия в Буэнос-Айресе?
– Нет, мсье, я ничего об этом не знаю. Но Буэнос-Айрес – не конечная точка путешествия моего сына. Оттуда ему предстоит по суше ехать до Сантьяго.
– Сантьяго! Опять Сантьяго! – воскликнули судья и комиссар в унисон.
И в этот момент, когда мы все были как громом поражены новым упоминанием этого слова, Пуаро подошел к миссис Рено. До этого он стоял у окна с задумчивым, даже мечтательным видом, и я не удивлюсь, если он вообще вполуха слушал допрос. Он поклонился миссис Рено и мягко сказал:
– Простите, мадам, позвольте взглянуть на ваши запястья.
Просьба слегка озадачила бедную женщину, но она выполнила ее, протянув ему обе руки. Грубые отметины багровели вокруг каждого запястья, там где путы врезались в нежную плоть. Пока Пуаро осматривал рубцы, я заметил, что огонь возбуждения, прежде вспыхнувший в его глазах, мгновенно погас.
– Наверно, вам было очень больно, – сказал он, и снова мне показалось, что он как будто сбит с толку.
Но тут судья взволнованно заметил:
– Надо срочно связаться с мсье Рено-младшим по радио. Нам чрезвычайно необходимо узнать от него цель его поездки в Сантьяго и все возможные подробности. – Поколебавшись, он прибавил. – Я надеялся, что он где-то неподалеку, так мы могли бы уберечь вас от лишних мучений. – Он умолк.
– Вы имеете в виду, – глухо сказала она, – опознание тела моего мужа?
Судья склонил голову.
– Я сильная женщина, мсье. И сумею вынести все, что от меня требуется. Я готова – прямо сейчас.
– О, это вполне может подождать до завтра, уверяю вас…
– Нет, я хочу покончить с этим, – негромко сказала она, и болезненная судорога исказила ее лицо. – Доктор, будьте любезны, позвольте опереться на вашу руку.
Доктор поспешил к ней, на плечи миссис Рено набросили манто, и вся наша процессия стала медленно спускаться по лестнице. Мсье Бекс ускорил шаг, чтобы отворить дверь сарая. Минуту или две спустя миссис Рено показалась на пороге. Она была бледна, но полна решимости. Позади, словно переполошенная наседка, сочувственно топтался и кудахтал соболезнования мсье Отэ.
