На самом деле имелись в виду, конечно, его друзья, хотя не так уж часто они к нему и приходили, даже когда он был жадным до игр ребенком, а потом тем более… Гостиную свою мать обставила по последнему слову – кожаный диван и кресла, большой телевизор с плоским экраном, низкий круглый журнальный столик… это слово к нему не подходило, больно был велик… с отмытой до блеска стеклянной столешницей, на которой и стояла ваза с астрами… Хоть и большой, для обедов он тем не менее не предназначался, мать ела всегда на кухне за старым, накрытым клеенкой деревянным столом, который раскладывался надвое, раскладывался в принципе, после смерти деда его не открывали, даже теперь, когда появилась Юля… Собственно, втроем они не обедали ни разу, или нет, однажды, у него, в бывшей комнате деда, куда перенесли после ремонта старую мебель из прежней гостиной, на новую он не претендовал, его вполне устраивали буфет с комодом, потертые и исцарапанные, но натурального дерева, производства пятидесятых, кажется, годов, и крепкие еще стулья, был там и обеденный стол… по правде говоря, до последнего времени все это было ему ни к чему, он туда почти и не заходил, ел на кухне с матерью… если, конечно, обедал дома… Он добрел до кухни, тут, наконец, оказался хоть какой-то непорядок, грязная посуда в раковине, кружка с недопитым чаем на столе… Он стоял, смотрел на кружку и старался найти в себе нечто… любовь, печаль, сожаление, раскаяние… но не мог отыскать ничего, пустота, одна только пустота…
Вдруг ему послышались рыдания, он обернулся, потом пошел на звук… Юля сидела у входной двери, на маленькой скамеечке под вешалкой, наполовину зарывшись в свисавшие сверху пальто и куртки и громко всхлипывала. Оплакивала его мать, которая… Растроганный и смущенный, он подошел к ней, опустился рядом на пол и уткнулся головой в ее колени…
Эне Парк стремительно вбежала в квартиру.
– Мама, мама!
Она заглянула в пустую комнату справа от входной двери и спросила высунувшегося из детской… смешно, но это название сохранилось до сих пор, хотя «ребенок» ее почти перерос… сына:
– Где бабушка?
– У телевизора, – ответил тот лаконично и исчез.
Эне быстрым шагом пересекла коридор и вошла в гостиную, где в неглубоком кресле сидела рыхлая женщина с дряблым лицом и коротко подстриженными седыми волосами.
– Мама, – начала она и остановилась перевести дух.
Мать выключила телевизор.
– Что с тобой? – спросила она беспокойно. – Случилось что-нибудь?
– У меня для тебя новость, – сообщила Эне, пристально глядя ей в глаза.
– Да?
– Умерла Ану Туксам.
– Ану?! Как?!
– А так, – сказала Эне с плохо скрытым оттенком торжества.
– Когда?
– Сейчас. Вернее, полчаса назад. Прямо на собрании.
– На собрании?
– Да. Что-то там бормотала и вдруг выронила стакан и упала.
– Какой стакан? – не поняла мать.
– Там пили вино, – объяснила Эне. – По поводу завершения работ на чердаке. Допили и собирались начать собрание, и тут она свалилась. Мешком.
– Может, она просто потеряла сознание?
– Нет, не просто. Приехала «скорая», вот только что. И я слышала, как врач сказал…
– А где Тойво? – спросила мать машинально.
– Остался там, наверху, а я прибежала, чтобы тебя… тебе сказать…
Какое слово она в последний миг заменила на «сказать», уж не «порадовать» ли? Она сама того не знала, не знала и мать, которая смущенно потупилась, однако не удержалась.
– Есть все-таки бог на небе, – пробормотала она, и дочь ответила мстительно:
