В тишине полуденного штиля казалось, что на испанском корабле кто-то кричал и проклинал чёртовых везучих лягушатников, но на самом деле это были всего лишь чайки.
Ветер немного поднялся ближе к вечеру, когда вражеское судно вновь стало белым пятнышком на линии горизонта. За это время мы несколько раз успели отдохнуть, сменить друг друга на вёслах и заработать новые мозоли на жёстких ладонях. После изнурительной гонки мы оба предпочли бы вернуться под пушечные выстрелы, лишь бы не грести снова. Я поднял парус, взял курс обратно к Гваделупе и растянулся на палубных досках.
Из пленительных объятий Морфея меня вырвал Филипп, настойчиво трясущий меня за плечо.
– Капитан, ужинать пора, – вздохнул он. Выглядел молодой рыбак так, словно только что встал из могилы. Красные ввалившиеся глаза, здоровенная шишка на голове, заострившийся нос. Похоже, в отличие от меня, он не спал, а следил за кораблём.
– Да, отдохни пока.
Ужином оказалась горсть сухарей и стакан затхлой воды. Если до завтра мы не придём в Бас-Тер, то нам придётся туго.
Солнце радостно играло лучами на волнах, словно покрытых ослепительной чешуей. Свежий солёный ветер дул прямо в корму, и косой парус баркаса приобрёл гордую лебединую стать. Я встал на носу корабля и закрыл глаза.
– Вот ради этого-то я и пошёл в море, – произнёс я, улыбаясь после тяжёлого дня.
– В пираты? – спросил Филипп, устало привалившись к мачте.
– Ну, в пираты я пошёл ради золотых дублонов.
– Стало быть, не очень успешно, если пришлось наш баркас забирать, – рыбак взглянул мне в глаза, и я на секунду устыдился.
– Может быть и не очень. До того момента всё шло хорошо, – ответил я.
– И у нас тоже, – буркнул француз.
– Если бы я не пошёл в пираты, то сейчас гнил бы в какой-нибудь канаве в Лондоне. Но мне посчастливилось оттуда удрать, и теперь я здесь, я жив, и у меня, по крайней мере, есть свой корабль.
– Никогда не бывал в Лондоне, – хмыкнул Филипп.
– Ты, наверное, дальше своего островка и не ходил никуда, – предположил я.
– Не довелось. Ну да на всё воля Божья.
Я фыркнул и прошёлся взад-вперёд по палубе. В религии я разочаровался ещё на лондонских улицах, когда понял, что бессмысленно уповать на бородатого дядьку на облаке. Ловкие пальцы, быстрые ноги и острый нож помогали мне выжить гораздо чаще, чем все боги, вместе взятые.
– В кого ты вообще такой набожный?
– В отца. Ты его с палубы скинул, – нахмурился рыбак.
– Пришлось, – я развёл руками.
– Оно и к лучшему, – к моему удивлению, Филипп улыбнулся. – У меня на Доминике ещё две сестры, надо же их кому-то кормить. Пусть лучше отец там останется. Видишь, Господь не допустил плохого.
Я расхохотался в ответ. Богословские споры с фанатиком – это как спорить с кирпичной стеной, никакого результата не будет. Но ради интереса я продолжил.
– Однако твой бог допустил, что я искупал твоего отца, чуть не раскроил тебе голову и украл ваш корабль.
– На всё воля Божья, – снова улыбнулся француз. – Может, оно всё и к лучшему.
Я снова рассмеялся. Непрошибаемый болван.
На следующее утро пресной воды у нас осталось на самом донышке. Сухари кончились вчера вечером, так что нам пришлось размачивать оставшиеся крошки в своей порции воды и завтракать получившимся бульоном.
Вдалеке на севере уже виднелись горы французского острова, поросшие густым тропическим лесом, поэтому сбиться с курса мы уже не могли. Зато мы могли сойти с ума на такой жаре, зная, что воду надо беречь. Изнуряющий зной сушил нас с самого утра, и я уже дважды успел прыгнуть за борт, чтобы искупаться в тёплом Антильском море.
