Уличные истории. Я проживаю удивительно странную жизнь… - страница 5



Обменялись телефонами… «Ты, —говорит, – у меня в долгу остался, Алишер, помнишь?». Уже прощаясь, не отпуская мою руку, произнес он. «Помню, Эрик байке, конечно…». «Да ладно, это я так, реакцию твою хотел проверить…», – похлопав меня по плечу, он сел в машину и уехал.

Еду потом домой и думаю: а задержи он меня тогда, даже просто до выяснения всех обстоятельств, и не убеги я тогда на Байкал, где неожиданно осознал истинную ценность многих казавшихся мне тогда обыденных вещей, интересно, как бы тогда сложилась моя жизнь?..

Были раньше нормальные менты, надеюсь и сейчас есть.


(2014г.)


*Угро – уголовный розыск.

висяки – трудно раскрываемые уголовные дела.

черные – представители криминального мира.

шакалить – поступать подло, строить интриги и тд.

дизилить – вести себя вызывающи, хулиганить и тд.

беспределить – действия не подпадающие здравому смыслу, выходящие за рамки любых понятий.

обезьяник – камеры временного содержания в РОВД

постановить – заранее спланированные незаконные действия сотрудников правоохранительных органов, от слова – постановка.

бортует – меняет шины на автомобиле.

таксовать – заниматься частным извозом, от слова – такси.

Сын художника

Сегодня утром случайно встретил своего старого приятеля Сагына. Уже не помню, как он влился в нашу компанию, но точно помню, что однажды я очутился в необычном помещении с завешенным желтой от времени простыней окном, где пахло масленными красками, на паркетном полу, стопками прислонившиеся к стене, стояли картины без рамок, и эти кружки из-под майонеза с торчащими кисточками.

Сагын был сыном известного художника, в мастерской которого в студенческие годы иногда, чаще всего зимой, мы с пацанами собирались погреться. В годы моей молодости особо не было мест, куда можно было пойти, а зимой тем более когда на улице «дубак», любое помещение с отоплением для нас считалось как апартаменты. Не сказать, что мы часто там бывали, но по мере необходимости мы просили Сагына на ночь взять ключи от мастерской.

Чаще всего мы резались там в карты, иногда приглашали девчонок или, скинувшись, пили бормотуху… Сагын был не похож на нас, выросших из дворовой шпаны, ни внешностью, ни своим содержанием, но его почему-то тянуло к нам. Чувствовалось, что он через нас хотел компенсировать свои пробелы пацанской, дворовой романтики. Мы же наоборот, приняли его как раз за его неординарность и отсутствие понтов, хотя у него было чем понтоваться перед нами. Он с легкостью играл на клавишах Баха и на гитаре «лабал Битлов», знал английский и мог часами рассказывать о картинах великих художников импрессионистов, хотя до них нам было по барабану.

Мне импонировало в нем то, что он был не таким как все… очень раним, мог обидеться демонстративно и не разговаривать с тем человеком месяцами. Была в нем какая-то наивность и в тот же момент чувствовался какой-то стержень. Мы часто подшучивали над ним, так, по доброму, и могли вместе посмеяться над каким-нибудь его промахом, произошедшим при общении с девушкой, случайно оказавшейся в нашей компании.

Часто бывало так, что, он немного захмелев, устраивался где-нибудь на подоконнике и с интересом наблюдал за нами, стараясь запечатлеть что-то в своей памяти. Он был сыном своего отца, в его венах тоже текла кровь художника, и он видел все происходящее вокруг через определенную призму. Сагын редко нас рисовал. Кому-то он дарил скупые рисунки карандашом, что-то оставлял себе, чтобы потом нарисовать на холсте, а иногда он просто игнорировал нас, не отвечая на звонки или обходя нас стороной, и мы тогда гадали, кто или что могло его обидеть.