Шаги Дрима снова заполнили комнату:
– Нет? Мы лишили их жизни. Лишили целого мира, а ты говоришь: нет. Мы огородили их стеной, как каких-то чудовищ, и внушили им, что этот клочок земли и есть – весь мир! А другого им не видать… Зачем он им, в самом деле?
«Что? – в груди у Миры остро кольнуло, но не эта боль сейчас была главной. – Что он…»
Обрывки мыслей спутались, и не было возможности соединить их. Пока Мира поняла только одно: за Стеной что-то есть, только не пропасть, а им столько лет врали, что…
– Они ведь могли успеть увидеть Парфенон, пирамиды, Лувр, Исаакиевский собор, море, пустыню, всю Землю! Вот какой должна была стать эта чертова программа! Успеть дать им как можно больше. Вместо этого мы заперли их в этом заповеднике… И не говори мне, что это сделано ради них! Это все только ради тех, кто по ту сторону Стены. Чтоб они и не подозревали, что такое случилось. Чтоб им жилось так же бездумно, как нам с тобой когда-то…
– Эти дети вполне счастливы, – терпеливо проговорила Неда. – Что ты придумываешь? Разве ты сам не видишь?
– Я вижу, что они мало чем похожи на живых детей! Мы превратили их в каких-то кибернетических роботов.
– Но им это нравится! Человек не может страдать о том, о чем он даже не подозревает. Это невозможно.
На какую-то секунду возникла тишина, даже шаги Дрима затихли. Мира опять затаила дыхание, стараясь не замечать, что в груди болит все сильнее.
– В этом ты права, – наконец, согласился он.
Голос его прозвучал так, будто Дрим рукой выдавливал его из горла. Еще немного помолчав, он добавил:
– Но не страдать – еще не значит быть счастливым.
– Ты тоже прав, – отозвалась Неда. – Только, думаешь, они стали бы счастливее, если бы впридачу к нашему миру мы подарили бы им и правду об их положении? Никакие впечатления не вытеснили бы ужаса и отчаяния, которые жили бы в них постоянно.
Дрим отрезал:
– Мы все смертны.
– Но они вдобавок еще и чувствовали бы себя отвергнутыми! Не такими, как все. Думаешь, многие из них справились бы с этой болью?
В его словах прозвучала горечь, хотя он негромко усмехнулся:
– И поэтому мы годами обманываем их… Читаем сказки только про животных, а то не дай Бог узнают, что у людей тоже бывают мамы и папы, дедушки и бабушки. И что ребенок, как правило, не из пробирки появляется… Мне представлялось это святой миссией… Но это отвратительно – то, что мы делаем!
Теперь Неда заговорила совсем тихо:
– Я знаю, как ты переживаешь из-за этой девочки. Она ведь старше других.
«Я?! – Мира вздрогнула и еще теснее прижалась к стене. – Это обо мне?»
– Да. Она старше других.
– Но они все уже… в этом возрасте.
Высокий отрывистый смех Дрима прозвучал, как плач:
– Выходит, все мы скоро вернемся в свой мир!
Едва не вскрикнув, Мира до боли вдавила затылок в деревянную плашку: «Все? Так мы увидим, что там – за Стеной?!»
– И будем только изредка, за чашкой кофе, вспоминать наших маленьких воспитанников… Нет! – сам себя оборвал Дрим. – Мы будем гнать эти воспоминания. Человеку ведь свойственно очищать свою память от тех эпизодов, когда он показал себя последней сволочью.
– Мы не последние сволочи! Не мы устроили тот взрыв. И опыты не мы проводили!
– Но разве мы что-нибудь сделали, чтобы эти подонки лишились власти?
Неда беспомощно вздохнула:
– Да что мы могли? Дрим, мы заботимся об этих несчастных детях. Разве это мало? Мы любим их!
– Любим?! – он опять захохотал, забыв о раскрытом окне. – Да Руледу всю перекашивает, когда чья-нибудь морщинистая ручка невзначай коснется ее! Только невзначай, осознанно прижаться к ней никому из них и в голову не придет. Она расхаживает между ними, словно опутанная колючей про волокой.
