Секс и политика, никакой музыки.
Сурепка. Быдло хавает за милую душу.
Вот и весь джаз.
Обо мне пишут: он играет сплав разных стилей, он играет фьюжн. Ах, в его музыке переплетается джаз и блюз! Ух, в ней звучат афрокубинские и латиноамериканские ритмы! Эх, она пронизана энергетикой фанка и экспрессией фламенко…
Давайте, ребята. Строчите-строчите. Всё равно это прожевали и выплюнули.
Я играю фрик-н-ролл.
Тот, кто быстро нашёл в словаре freak и родил шуточку про вертлявого чудилу, напрасно поторопился. Потому что roll – действительно значит крутить-вертеть. Выучили хотя бы один из тридцати смыслов, спасибо Чаку Берри, Биллу Хейли и японской кухне. Но freak…
Фрик – значит не только чудак. Фрик – гипер-мегаёмкая тема!
Фрик – это в принципе нечто странное и не влезающее в обычные рамки. Как моя музыка, например. И это ещё не всё.
Фрик – возбуждённый и сердитый.
Фрик – ведущий беспорядочную жизнь.
Фрик – помешанный.
Фрик – тот, кто движется неожиданным путём…
…и за кем ломанётся не только публика.
Публика – само собой, куда ей деваться! Но сейчас важнее, что за мной, сердитым психованным фриком, бросятся, сметая друг друга, фрики нашего шоу-бизнеса. Потому что в их случае freak значит наркоман, капризный урод, извращенец и просто пидор.
Вот как раз эти-то у меня и покрутятся, и повертятся! Я прошёл джаз-блюз-афрокубу-латину-фламенко и открыл новый музыкальный путь. Теперь я такой фрик-н-ролл устрою…
Самое забавное, что самые-самые фрики прибегут самыми-самыми первыми.
У них нервная организация тонкая.
У них чутьё.
* * *
Мой нюх, было дело, мистическим образом помогал нам с Дядей.
Мы играли тогда в похоронном оркестре. Музыканты знают: похороны – школа жизни. Или, как дежурно шутил Дядя: «Мёртвое тело – живая копейка».
Деньги были нужны нам обоим. Так что Дядя взял меня в оборот. И кроме работы в цирковом биг-бэнде, где я всё-таки прижился, мы нехило подмолачивали на жмура́х.
Жмуры – это когда зажмурился кто. Похороны, короче.
Ради такого случая Дядя в пару недель натаскал меня шпилить на трубе. Наука оказалась нехитрая и нужная. Когда тепло – нормально, а на морозе в дудку дуть удовольствия мало. Но с гитарой на жмурах делать вообще нечего.
Тем более уж раз всё равно на кладбище приехал – заработать можно не только игрой. Хорошо платили за уголёк – вынос тела, в смысле. И если могилу копаешь. Конечно, руки жалко было, старался беречь. Но когда гитара – дрова и надо прямо сейчас брать новую, иначе она уйдёт, куда деваться?
Похоронный оркестр, в котором играли мы с Дядей, был в нашем Промышленном Городе не один. Водились профессиональные конкуренты, и ещё войсковые части по округе. Офицеры, давно потерявшие нюх и совесть, бойко сдавали внаём солдатиков-оркестрантов. Сбивали цену, сволочи: безутешные родственники башляли только начальству, а солдаты брали водкой. Военных мы не любили.
О том, что будет жмур, я всегда узнавал первым. Странным образом из мундштука трубы начинало пахнуть колбасой. Заметил я это случайно. Думал – совпадение. Оказалось, нет. Рассказал Дяде – он посмеялся. Но сколько раз потом проверяли – я не ошибся ни разу. Так что мы с Дядей всегда знали о предстоящей работе и оставляли время свободным. Это щедро вознаграждалось. Шеф ценил нашу постоянную готовность и то, что играли трезвыми. Я не бухал по молодости, Дядя – по редкой для музыканта привычке: он обычно выпивал не больше трёх стопок.
