– Тебе, Тимка, помирать нельзя, мать с кем оставишь, давай лежи, завтра опять приду, намажу. Воду пей больше, тряпку холодную на лоб клади.
Зажила спина. Зарубцевалась. А злоба на помещика осталась, затаилась до нужного времени.
Как-то по осени услыхал Тимофей, как поденные мужики с бабами шушукаются, сговариваются на работу не выходить. Устали без выходных спины на барина гнуть. Порешить – то порешили, только среди каждых решающих свои доносчики есть. Тут же барин узнал, старосту вызвал:
– Если на работу не выйдут, сейчас же дам телеграмму в Уфу, казаки приедут всех плетками запорют.
Побурчала буза до обеда, а после – все вышли снова батрачить. Кому без куска хлеба остаться охота. Бабы затянули песню: «Ой, да барыня, ухнем! Мы от голода пухнем! Ой, ребятушки, охнем! Недоедаем и сохнем!» А больше всех барин на троих ребятах отыгрался за бузу. В ливень выгнал днем скот пасти, а в хлев загонять днем нельзя. Или мокни до нитки, или на барскую «милость» нарывайся. Только мальчишки сунулись под крышу, а он тут как тут: «А ну гоните всех в поле! Лентяи! Запорю!» Погнали. От холода и дождя зуб на зуб не попадает. Старший Микитка говорит: «Давайте угоним их под бугор, а сами в солому зароемся!» Так и сделали. Солома была гнилая, старая, мышами поеденная, норку вырыли, а там тоже вода, но делать нечего, хотя бы ветра нет. Согрелись, уснули. Дышать было тяжко. Вылезли, пригнали стадо. Добрели до дома, и тут началась рвота. Животы скрутило. Мышиная лихорадка напала. Неделю провалялись, бредили, горели, кроме матери никто и не подходил. Оправившись через неделю, Микитка к себе в село свое ушел. А Тимофей, который раньше пару раз ездил по барским делам с обозом в Уфу к дому Камеловых на Центральной улице, и дорогу примерно знал, собрал в узелок хлеба краюху, заработанные у помещика за все время 9 рублей, и подался в город, работу искать. Не можно было больше издевательства барские терпеть.
Год шел 1909. Тимофею уже минуло четырнадцать. Сговорившись с двоюродным братом Сергеем, что в Уфе кучером служил, купца возил, Тимка тайно отправился в город с продуктовыми подводами Камелова, поставлявшего офицерам, живущим в его доходных домах муку, гусей, картошку, пшено и копчености. Во дворе дома, где Сергей снимал каморку у купца, всегда пахло хлебом. Там в булочной пекли хлеб…
Утро только обозначило горизонт. Пекарь Степан зевнул, потянулся и засыпал в чан с опарой муку. Сильными крепкими руками стал ловко месить тесто на булки. Тимофей стоял за большим окном пекарни, как завороженный, и глядел на быстрое мелькание рук пекаря. Не заметил, как хозяин булочной открыл дверь. Как солнце поднялось над городом. Все глядел и глядел.
– Что, нравится? – раздался за спиной мужской голос.
Тимофей очнулся:
– Шибко ловко, красиво месит.
– Пойдешь ко мне булки разносить? Глядишь, Степан и тебя чему-нибудь научит, хоть плюшки формовать.
– Пойду, коль не шутите.
– Да чего шутить, иди, работай. Рубь двадцать окладом дам, больше не проси, будешь с ребятами разносить булки в медресе, гимназии, да лавки, и печь дровами набивать.
Пошли дни и ночи с хлебом. Пока ночью Степан месит, мальчишки прям в пекарне, кто где уткнется, спят по углам. Утром им корзины пуда по три грузят булками, ватрушками и отправляют по городу. Деньги за товар не доверяли, квитанции выписывали. Потом по ним хозяин ходил деньги собирал.
