Ребекка улыбнулась:
– От скептика до почти – верующего? Это прогресс.
– Не издевайся, – хмыкнул Майкл. – Я все еще считаю, что большинство религиозных догм – это продукт своего времени и культуры. Но ваша работа показывает, что под этими культурно-обусловленными слоями может лежать нечто более фундаментальное. Общечеловеческое понимание добра, справедливости, сострадания.
Их разговор прервал возбужденный голос Раджива:
– Ребекка! Майкл! Идите сюда, вы должны это увидеть!
Они поспешили к центральному столу, где Раджив, Сара и Аиша уже собрались вокруг большого экрана.
– Мы запустили первое тестирование новой архитектуры, – объяснил Раджив, его глаза лихорадочно блестели от возбуждения. – Задали простой вопрос о том, как различные традиции понимают сострадание и что считают его высшим проявлением. Вот что мы получили.
На экране постепенно формировалась сложная трехмерная структура связей – каждая религиозная традиция была представлена своим цветом, и от них тянулись линии к центральным концепциям. В центре этой паутины из тысяч связей явственно выделялся ключевой кластер – принцип, который в разных формулировках присутствовал во всех традициях: сострадание к другим как осознание их страданий и желание уменьшить их, даже ценой собственного комфорта или безопасности.
– Это работает, – прошептала Аиша, ее глаза расширились от удивления. – Система действительно находит общие этические основания.
Ребекка смотрела на экран, чувствуя, как внутри растет волна радостного возбуждения. Впервые за месяцы работы у них появилось осязаемое доказательство того, что их подход может сработать, что под слоями культурных различий и богословских споров действительно существует основа для диалога.
– Это только начало, – сказала она, глядя на светящуюся структуру связей. – Но уже сейчас видно, что мы на правильном пути.
Майкл, стоявший рядом с ней, задумчиво произнес:
– Жаль, что у нас нет возможности показать это людям прямо сейчас. Возможно, увидев, насколько близки их представления о сострадании и милосердии, они задумались бы, стоит ли убивать друг друга из-за каких-то разногласий.
– Однажды мы сможем это сделать, – твердо сказала Ребекка. – «Унум» станет доступен всем, кто ищет понимания. И это только первый шаг.
Тестирование «Унума» началось ровно через месяц. Ранним октябрьским утром, когда туман еще окутывал залив Сан-Франциско, Ребекка стояла у окна лаборатории. Ее отражение в стекле выглядело усталым, но глаза горели тем особым светом, который появляется только у людей на пороге открытия. Позади нее, в лаборатории, команда проводила последние настройки системы.
– Всего час до запуска, – негромко произнес Майкл, подходя к ней с двумя чашками кофе. – Нервничаешь?
Ребекка улыбнулась, аккуратно взяв в руку горячую кружку:
– Больше, чем когда защищала докторскую. Тогда речь шла только о моей репутации. Сейчас… – она сделала паузу, подбирая слова, – сейчас мы стоим на пороге чего-то, что может изменить мир.
– Или стать очередным амбициозным проектом, который тихо закроют через год, – с ироничной улыбкой заметил Майкл.
– Всегда такой оптимист, – хмыкнула Ребекка, делая глоток кофе. – Но ты ведь не верил бы в это так сильно, если бы сам не чувствовал потенциала.
Майкл задумчиво посмотрел на территорию университета, постепенно выплывающий из утренней дымки:
– Знаешь, мой дед говорил, что все религии – как разные окна, через которые люди смотрят на одно и то же солнце. Окна разной формы, с разноцветными стеклами, но солнце остается солнцем. Я никогда не верил в это по-настоящему… до этого проекта.
