Разбудила нас задорная трель задиристого дрозда, восседавшего на подоконнике, как на краю своего гнезда. Я слышала, что дрозды большие хитрецы и хулиганы. Когда к гнезду приближается опасность – они смело атакуют, а если из атаки ничего не выходит, то претворяются больными и хромыми, отвлекая врага от гнезда. Умные птички, стоит перенять у них тактический прием. Но если здесь один великолепно поющий дрозд, значит, скоро будет целая стая, а это непременно шумная потасовка. Эх, все против того, чтобы я спала в упырином логове! Оно и верно. Порою подобная халатность чревата двумя дырками в сочной шейке. Наши менестрели немало песен сложили о бесславно сгинувших существах, рискнувших отворить дверь в особняк Князя.
«С дырками в шее осталась она, а ведь была так мила и стройна», – вспомнились мне заунывные напевы, разливающиеся по долине.
– Холодные ручки, холодные ножки… больше не бегает Ильс по дорожке… – словно читая мои мысли, фея как бы невзначай промурлыкала строчки из эльфийской песни, желая испортить мне настроение, даже не размыкая собственных век.
Сладко потянувшись и с немалым удивлением заметив, что времени всего одиннадцать, я выглянула из открытого окна, спугнув наглую птаху. Солнце слепило и приятно обжигало кожу утренним теплом, из-под окна доносился тонкий аромат чайных роз, на деревьях заманчиво повернувшись красным бочком, висели сочные яблочки, и бесконечно голубое ясное небо склонялось над неописуемо божественной природой.
Но эту мнимую идиллию непременно необходимо было кому-то нарушить, например, неукротимой фее:
– Ну и кто ты после этого? – уперев руки в бока, грозно вопросила она.
Я, расплывшись в довольной улыбке и повернув мятую лохматую физиономию к нахохрившейся пташке, смакуя каждое слово, протянула:
– Вот такое я дерьмо!
– Раэль! Слышал бы тебя сейчас папенька! – фея прикусила язык, а я нахмурилась. Это был удар ниже пояса, низкий даже для нее.
– Но он не слышит! Я умываться.
К моему изумлению, вернувшаяся намного позже Лукреция уже хлопотала у печи, доставая румяные пироги. И выглядела она куда лучше, свежая, бодрая, такая же румяная, как ее выпечка, блондинка – да она и сама напоминала пирог, который так и хотелось съесть. Нужно бы разгадать секрет этой вечной бодрости.
Меня же общими усилиями привели в себя только через час. Да и то в этом больше заслуга свежего молока, пирогов с ливером и душа, чем вечно канючившей феи и витающей в облаках Лукреции.
– Ну, ты как? – заботливо спросила она.
– Как? – протянула я, глотая молоко, – замечательно. Как треснувший глиняный горшок. Ты чего вся в черном?
– Забыла предупредить, – посерьезнела хозяйка, – сегодня похороны Хелены. Через час сбор на площади. Надеюсь, ты порадуешь нас своим присутствием.
– Не знаю, как можно порадовать присутствием на похоронах, но я там буду.
Через час, в черном платье и платке, я, вместе с кучей скорбящих и не очень вампиров, стояла на солнцепеке. Меч неуютно шаркался о подол, который, пользуясь удобным случаем, собирался волнами наверх, оголяя не только мои колени, но и являя вид немного выше. Запоздало опоминаясь, я поминутно поправляла наглое платье.
Проводить княжну в последний путь собралась едва ли не вся долина и парочка соседних. Родственники рыдали над телом улыбающейся Хелены, видимо по душу вампиров приходят забавные личности, а толпа, сквасив лица, как положено на подобных мероприятиях, траурно шествовала за родственниками, не забывая самозабвенно причитать какой молодой, доброй и хорошей была девица. И если бы не вопросы «А кого хороним?» и «Когда банкет?», то я бы подумала, что княжна имела немалый авторитет.
