– Кирилл Прохоров, – голос Вейна – мой голос, скрипучий и сухой. Как я отвык слышать себя не из динамиков, – настал день, когда тебе суждено закончить свой земной путь. Ведя праведную жизнь в беспрекословном служении Ему, исполняя волю Его, ты прожил отпущенный тебе срок. Не дай слабости взять верх над тобой, не дай дряхлости разрушить тело и волю твою. Не поддайся же ты страху, обрекающему на жалкое существование обузой общества, никчемной и неспособной к принесению пользы. Готов ли ты выполнить свое предназначение и Волю Его?
– Готов, – на одном выдохе выпалил он.
Вроде бы уверенно и строго, но скорость с которой он это сказал и еле заметные нотки выдали его страх. Я даже чуть не улыбнулся от осознания этого. Я выждал паузу, дольше, чем того требовалось, чтобы он лучше прочувствовал эти ощущения. Чтобы он пропитался ими. Никто не хочет умирать.
Приглашающий жест рукой и один из священников приближается с бархатной подушкой, на которой покоится острый кинжал, с украшенной камнями и золотом гардой. По мне достаточно было бы и обычного, никакой разницы. Но им нужна красота и пафос даже в самом конце.
Я принимаю в свои руки эту ношу и протягиваю ему.
– В свой последний день рождения, исполни свой долг перед собратьями. Выполни все, что необходимо во благо Города. Да укрепится сердце твое. Да не дрогнет рука твоя. Да вознесется дух твой в чертоги небесные. Во имя Города и Урхкгола!
Он протягивает свою руку к кинжалу. Старается сдержать дрожь, но бесполезно. Берет рукоять и медлит. Взгляд сконцентрирован на оружии, внутри смятение. Справился. Оторвал от подушки, словно это самый тяжелый предмет, который он поднимал в жизни. Берет в обе ладони и подносит к сердцу. Острие касается груди. Руки все сильнее и сильнее дрожат. Он смотрит мне в глаза, я отчетливо вижу страх. Уже не страх, а ужас. Тяжело. Последнее сопротивление. На глаза наворачиваются слезы. Сдастся и будет просить о помиловании?
– Во имя Города и Урхкгола, – уже не так самоуверенно, не так ли, Кирилл?
Резкое движение рук вонзает кинжал в плоть. Глаза расширяются в удивлении, рот приоткрылся, чтобы что-то сказать, но только лишь хрип вырвался из легких. Кирилл Прохоров медленно оседает вниз, а я смотрю, как из него уходит жизнь. Вот он падает и его глаза окончательно стекленеют. Церемония закончилась.
Временами приходится брать управление действом в свои руки. Хорошо, что есть подстраховка на такой случай. Перехват управления моторными функциями этих жалких трусов помогает не испортить церемонию. И всем кажется, что он это сделал добровольно. Ему честь и пример остальным.
Но я то знаю.
Я подключаюсь к системе громкоговорителей, наклоняюсь и достаю кинжал из тела. Капля крови падает на одежду трупа и расплывается бурым пятном на ткани. Я поднимаю окровавленное лезвие высоко над головой.
– Старая кровь ради новой крови! – мой голос гремит, усиленный колонками зала.
– Старая кровь ради новой! – повторяет толпа вокруг меня.
Младшие священники принесли носилки, положили на них тело и унесли. Позже его сожгут в единственном крематории, точно так же как и обычных жителей. Какая ирония. Они строят из себя высший сорт, но заканчивают там же, где и их менее удачливые собратья.
– Все ради блага Города! – громко произношу я на весь зал.
– Все ради блага Города! – вторит толпа.
– Во имя Города и Урхкгола!
– Во имя Города и Урхкгола!
