Узник старой башни - страница 4

– Пойдем уже, чего застыл? – позвала она и направилась к проему ворот.

Варко шел, обдумывая, что же все-таки произошло. Одновременно он будто заново оглядывал всё вокруг, словно темнота подземелья обострила восприятие: смотреть было, как поглощать вкусную пищу, смакуя кусочек за кусочком. Перед ним мерно покачивалась коса Альмы, шурша по материалу платья, когда она всячески преодолевала возникающие на пути препятствия. Это успокаивало и еще подводило мысли к некой грани понимания. Девочка вдруг стремительно оглянулась, словно неожиданно захотела увидеть Варко или кого-то еще, но тут же отвернулась обратно. Взор ее при этом, казалось, сверкнул, а заплетенные волосы хлестнули гибким хвостом. «Глаза! Это были глаза!» – вдруг ясно подумал Варко, тут же кое-что предположив и о том, что сбило его с ног. Но в этом надо было еще разобраться, а желательно рассмотреть.

– Надо вернуться туда со светом, – произнес он.

Альма еще раз внимательно взглянула на Варко и прокомментировала:

– Ты знаешь, я бы так не спешила. Не всем такое приятно.

Варко до конца не понял, что она имела в виду, но задумался.

Брошенный котёл не остался незамеченным: сразу по возвращению Варко узнал, что только необычайная занятость хозяина уберегла его от наказания – после сытного обеда изволил почивать господин, а так бы не миновать рукоприкладства. Но кара не отменена – отложена. Всё это ему с ехидством доложил эконом: вредный старикашка, с вечно желчным лицом и подозрительностью во взгляде.

Варко неожиданно спокойно это воспринял, пожал плечами и все-таки поволок злополучную посудину на кухню. То ли вся его задумчивость смягчила ощущения, то ли ещё что, но это удалось на удивление легко, словно вместе с сажей и подгоревшим жиром с котла смылась значительная часть веса, хотя сколько там было той грязи – так, ерунда. Все так же погруженный в размышления он шел к просторному сараю: рядом с постройкой ждало топора изрядное количество сосновых чурок, уже напиленных в размер печи. Внезапный толчок в спину грубо выдернул его из мыслей, чуть не сбив с ног. Варко аж пробежал несколько шагов, аккурат до дровяной кучи, и обернулся: на него тусклым взглядом взирал здоровенный не по годам детина, сын хозяина. Раб не помешал ему, так, привычка была топтать тех, кто слабее. Такое происходило не впервые, переросток регулярно подкарауливал Варко: то под руку толкал, когда он нес жбан кипятка; то на лестнице норовил с ноги сбить, да тоже с «опасным» грузом; то, как сейчас, сзади пихал, аж зубы лязгали.

Обычно в таких случаях голова сама забито опускалась, пальцы покорно собирали черепки от разбитой посуды, тело привычно сжималось от боли и унижения. Варко, сам не сознавая, презирал себя за это, долго носил потом внутри сцены, как мог бы он ответить обидчику, но так ничего и не меняя впоследствии. В этот раз он почему-то не потупился, – с удивлением, словно со стороны, наблюдая за собой, – а напротив вперился в детину, в стылые лужицы его взгляда. Ледок в этих лужицах вдруг подтаял, дрогнул и сменился неуверенность и чем-то еще – Варко не сразу понял, да и не поверил бы в такое. Хозяйский сынок забегал глазами от лица раба куда-то вниз и обратно, наконец остановил их. Варко неожиданно обнаружил, что рука его мимо его сознания опустилась на ручку топора, воткнутого в колоду. Как будто кто-то другой сделал это, сам-то он даже помыслить не мог о подобном. Тут же мелькнуло осознание, что хозяйский сынок смотрит именно на это. А еще, что непонятное, замеченное в его глазах, это страх. Хозяйский сынок все быстрее попятился, наконец развернулся и пошел прочь, непрерывно оглядываясь и грозя, что пожалуется батюшке. Голос его при этом не имел былой грозности и заносчивости. Варко, так и не осмыслив всего случившегося, попытался занять себя и отвлечь от запоздало проснувшихся переживаний о наказании – принялся рубить дрова.