– Собрались на ночку, а уже двое суток гуляли?
– Это верно, лишек перехватил. Да вы, гражданин следователь, напрасно сомневаетесь. Хоть так, хоть этак. Все равно ж назад шел.
Медленно перелистываю бумаги, разложенные на столе. Вот акт задержания, список вещей и документов, отобранных у Духаренко. Они написаны на листках ученической тетрадки корявым почерком старшины роты, к которому вначале был доставлен «пропавший» солдат.
А вот и сами документы. Я перебираю их. Солдатская книжка, какие-то справки…
По списку документов должно быть девять. Я пересчитываю – девять. Значит, все в порядке.
В конце концов я решил, что следует, не мудрствуя лукаво, записать все показания Духаренко и кончать дело. Ведь от меня теперь требуется только это…
Наутро я выехал в прокуратуру. Трофейная кобыла с романтическим именем Эльма, стихийно переименованная ездовыми в Шельму, осторожно ступала по рыхлому уже насту.
Откровенно говоря, я был, в общем, доволен собой.
В конце концов по-настоящему работать с Духаренко я начал лишь вчера, а уже сегодня дело оформлено. Есть показания старшины и солдат, задержавших «пропавшего без вести». Есть показания самого Духаренко… Нет, дорогие профессора, не зря вы ставили отличные отметки студенту Кретову! И пусть пока дела попадаются мне на редкость нудные – попадется же когда-нибудь настоящее? Эх, скорее бы!..
Дорога повела вверх, на поросшую кустарником высотку. В это время сзади, из молодого ельничка, подряд, с короткими интервалами ударило несколько ружейных выстрелов. Эхо я уже не услышал: оно растворилось в растущем рокоте моторов самолета. Так и есть – «рама»… Это чертов «фокке-вульф» чуть не каждый день прогуливается над нашими позициями. Он действительно похож на раму, потому наши бойцы и произносят с такой ненавистью эго безобидное слово.
В прокуратуре я застал одного Гельтура. Хранитель нашей канцелярии не без ехидства приветствовал меня:
– Ну-с, с чем пожаловал на сей раз, пламенный патриот юстиции?
– С законченным делом, – небрежно ответил я.
– Уже? – удивился Гельтур. – Прости за комплимент, Алеша, но ты молодец.
– Да что там! – слегка покраснев, отмахнулся я. – Дело ясное, как гривенник. Через два часа во всем сознался…
Собственно, «сознался» Духаренко сразу же. Но «два часа» звучало гораздо солидней: значит, все-таки упирался, а я разоблачил.
– Вещдоки привез?
Я выложил перед Гельтуром дело и протянул ему сверток с документами и справками, отобранными при аресте у Духаренко.
Гельтур все перелистал, потом пересчитал и, наконец, перечитал от начала до конца со свойственной ему фанатической аккуратностью: даже пальцем водил по строкам.
– Да, дело ясное, что дело темное, – наконец изрек он.
Эту реплику я пропустил мимо ушей.
– Ну и что же ты теперь собираешься с этой историей делать дальше? – поинтересовался Гельтур.
– Напишу заключение и толкну дело к Пруту, – беззаботно ответил я и тут только обратил внимание на чересчур ласковый тон Гельтура. Но было уже поздно.
– А как вы, молодой человек, объясните эту справочку? – с наслаждением спросил он.
– Эту бумажку?
– Этот до-ку-мент, молодой человек. Документ, оказавшийся в руках подследственного.
Я взял узкий потертый листок.
Справка как справка. Серая бумага, фиолетовые чернила, в углу штамп госпиталя, заверена гербовой печатью. Если верить написанному, выдана она какому-то капитану Цветкову в том, что ему действительно предоставлен трехнедельный отпуск после ранения.
