– Про нас анекдоты будут рассказывать? – смутился Малахай.
– И анекдоты будут, и пьесы будут, и даже художественный фильм снимут, – несло отца, – в четырех сериях. Непременно в четырех. Представь, – отец вскочил на ноги, вытянул руку вперед и закатил глаза, будто действительно прозревая наступившее будущее, – какие перспективы: молоко льется рекой, поля цветут, комбайны носятся, солома соломится, сено сенится; сок березовый по весне хлещет струей, будто вода из пожарного брандспойта; куры несутся по пятку яиц в день. Лепота, картина маслом и всеобщая пейзанская пастораль и явная благодать с растворенным в воздусях полным благолепием. Практически палаты царские белокаменные, чертоги райские. Почти что на Марсе яблони цветут, почти Рио-де-Жанейро, почти коммунизм в отдельно взятой деревне. И корреспонденты роятся, как мухи над коровьим навозом. Даже иностранные прибудут взять у нас интервью. Лепота! И ты, такой в белых штанах и фуражке, мужественный, обветренный и загорелый, как штурман дальнего плавания.
– Почему не капитан?
– Потому, что капитаном буду я. Не перебивай меня необдуманно и поспешно, а внимательно слушай, внимай мне, не отвлекаясь на суетную мелочность повседневной обыденности, вопросы потом, если они у тебя еще останутся после моего подробного и исчерпывающего доклада. Тут ведь главное не кто капитан, а кто боцман…
– Штурман?
– Сказал же, не перебивай! Штурман, боцман, кок, юнга – какая разница?! Тут главное – похлопал себя по животу, – профессиональное общее руководство, на которое ты, к счастью, не способен.
Снова разлил водку по стаканам.
– Тост: я пью до дна за тех, кто утки. Кто правосудье несет, за тех, кому повезет. И если цель одна – навести порядок, то тот, кто не струсил и плащ свой не бросил, тот бросит ружье и всплывет! Вздрогнули! Отряд не заметил потери бойца и вторую бутылку допил до конца, – необычайно щедрый отец достал вторую бутылку.
– Ты еще здесь? – повернулся отец ко мне. – Когда работу поручаешь идиоту, не жди, что сделает он хорошо работу, – папаша подмигнул Малахаю.
– Иду.
– Вперед и с песней. Хлеба отрежь тоже, – донеслось в спину указание. – А то пошлешь этого дурака за салом, так он одно сало и принесет, – пояснил папаша собутыльнику свою глубокую мысль.
Я принес сало и хлеб, они допили вторую отцовскую бутылку.
– Ладно, Владимирыч, я согласен, – Малахай морально сломался, согласившись потворствовать опасным причудам отца.
– Владимирыч? – вкрадчиво, как гремучая змея у братца Кролика, переспросил отец. – Да?
– Чэ-Пэ, – покорно вздохнув, поправился Зигзаг и осоловело помотал головой.
– Запомни, Черный плащ – это мое второе имя.
– Надо же, мы так давно знакомы, – удивился Зигзаг, – а я то только сейчас узнал, что у тебя есть второе имя.
– Ну так, – пробурчал отец, – я сын благородных родителей, есть, куда без него?
– Может и правильное дело ты придумал. Поймаем тех, кто заборы и антенны ворует.
Это мы с Пашкой воровали заборы, и отец прекрасно об этом знал и хвалил нас. Мать, опасаясь, что зимой мы можем замерзнуть, категорически запретила нам использовать на эти цели хорошие дрова. Мать, опасаясь, что зимой мы можем замерзнуть, категорически запретила нам использовать на эти цели хорошие дрова.
– Идите и собирайте хворост, бездельники, – сказала нам. – Из-за вашей лени и лени вашего бати, мы замерзнем зимой!
– Чего мы замерзнем? – попытался образумить ее я. – Дров полно и угля полдровника.
