В действительности всё совершенно иначе - страница 5

Он давно с этим смирился. И не ожидал, будто кто-то из присутствующих проникнется прелестью иного мира, когда в мире живых идут такие увлекательные споры о феминизме, усатых женщинах Востока, статистике и новых научных доктринах о мужском здоровье. В его вселенной, разукрашенной молитвами и безупречностью, было и без них неплохо. Тем более, что его внимательно слушали вороны. Они сидели на соседних могильных плитах, наблюдая за тем, как он воспевает добродетели покойного и горячо верит в его счастливую загробную жизнь.

Одновременно в другой параллельной вселенной, среди собравшихся прихожан, шли вышеупомянутые споры. С первой вселенной ее связывал лишь один вопрос: почему такой молодой организм решил столь рано покинуть этот мир? Нет ли в этом чьей-нибудь вины? Не замешана ли здесь какая-нибудь коварная усатая женщина-феминистка? А может, это стресс? Или же это результат обычного пьянства?

А раз точного ответа всё равно никто не знал, в умах собравшихся рождалось множество предположений. Предположения порождали споры. Поэтому такие вселенные, как правило, самые устойчивые и многочисленные. Спорить ведь любят все и по-долгу. А значит, в них всегда кто-нибудь да живет.

Была еще третья параллельная вселенная, которая едва начала зарождаться. В ней одна юная неопытная особа изучала на практике «механизм парного обольщения», делая первые попытки кого-нибудь столкнуть лбами. Она только-только входила во вкус.

У этой вселенной было два пути: она могла стать колыбелью для очередной «усатой женщины», что так дурно влияют на мужское здоровье. Либо породить очаровательную музу. С выбором вселенная пока не определилась.

Внезапно всех оглушил душераздирающий вопль, который проник сразу в три вселенные и заставил их схлопнуться в одну:

«Возрадуйтесь, сестры и братья!»

Священник замер с открытым ртом. Вороны поскорее улетели. Паства тут же прекратила вести околонаучные споры. А я приостановила процедуру обольщения.

Кричала Анита. Она была обладательницей густого контральто, которое некоторые путали с мужским баритоном.

Натурой она была впечатлительной, из-за чего иногда впадала во всевозможные экстазы, которые сопровождала раскатами контральто. И этим могла всерьез напугать неподготовленную публику.

– Ну вот, что я вам говорила! – прошептала я тетушке Жозефин, после недолгого молчания, – Эти восточные традиции такие сильные! Раз уж Анита говорит, что надо возрадоваться…

– Это, случайно, не ты ее надоумила, Людевина? – шепотом спросила Тетушка.

– Конечно же нет! Я думаю, она связалась с духом покойного. И тот ей выразил свои культурные предпочтения. Она же у нас слегка не от мира сего… И очень впечатлительная!

– Я вот тоже впечатлительный, – прошептал господин Советник, – Но всё-таки призывать возрадоваться за покойника, в разгар похорон… Какой-то верх цинизма, вам не кажется?

Вдруг Тетушка Жозефин хихикнула.

– Вот вы меня простите, господа… Но я хочу выдать своего повара. Услышала рыдание Аниты и не смогла сдержаться… До того она мне его напомнила! Ой, не могу!

– Он тоже впечатлительный?

– Нет, ну что вы! Не в этом смысле. Просто он одно время в нашей кладовой по утрам систематически рыдал – то каждый день, то через день. А по выходным – и не по разу.

– Намекаете на профилактику бронхоспазма рыдающим дыханием?

Тетушка опять хихикнула.

– Да нет у него никакого бронхоспазма! Просто он там был не один. Ну, вы понимаете?