Цвет бирюзы расплавленной слепил нам глаза до рези
И слез, и прорисовалось то, что превосходило
Всякое «сбудется». Прыгнув, сверкнула юбками Фрези,
Отговорить не успели, не удержали силой.
То тая в кружеве пены, то взлетая, как балерина,
Совсем исчезла на миг – опять вдали показалась,
И на бегу вздувалась батистовая пелерина,
Не хуже, чем на грот-мачте вскипает под ветром парус.
Но облака, сбежавшись, проем укрывали ватой,
И заглянуть в Иное у нас больше не было шанса:
Шкипер курил свою трубку и сплевывал виновато,
И, зашивая разрыв, кололо пальцы пространство.
Остров дымчатых сумерек, алмазной ясности реки,
Море промыло пещеры в красных прибрежных скалах,
Плющ стекает с деревьев… Сомкнулись края прорехи:
На горизонте нет острова – словно и не бывало.
Несбывшееся мелодией текло по взвинченным нервам,
Шкипер, вцепившись в трубку, поглядывал недовольно.
Где-то в старинной книге, вспомнилось, пишет Гленвилл
О «немощи слабыя воли». Но пусто, теснятся волны,
Нет нереид и ангелов, Ангела Смерти – тоже,
Нет острова, скрылась Фрези, но крепнет тоска по ней – и
Мы смотрим на горизонт, мужаемся, но не можем
С борта ступить на волны под пенье твое, Лигейя!
