В доме на берегу - страница 31



Их свободного крика, а дикие скалы – для гнезд.
Металлический коршун взрезает крылом горизонт
Неуклонно и быстро – размеренным взмахом ножа,
И, ловя на себе его тень, заворочался Понт
Сонным зверем, почуяв, что рядом крадется чужак.
Понт не любит чужих и, вскипая, терзает суда,
Но кругом тишина, у нее металлический вкус.
И скользящую тень от себя отторгает вода
Мертвой зыби ознобом, тошнотным скопленьем медуз.

Подзорная труба

М. М.

В подзорную трубу над гладью черепичной
В разбитое стекло чердачного окна
Смотри, смотри, замри, – такой у нас обычай —
В стекающий закат тоску запеленав.
Запеленав ее и дальше пеленая,
Качая на руках, опутав рукавом,
В подзорную трубу смотри-замри у края,
За тесный горизонт расширив окоем.
Подзорная труба, дистанция и зоркость,
Подальше от себя, и, локоть отведя,
Глаза не отводи от жизни бренной, горькой,
От сонных кораблей за шторами дождя.
От листопадов лет, кружащих парашютом
Над блеском мокрых крыш, над лунной мостовой,
От этих вечных бухт, куда текут минуты,
С собой неся поток просодии живой.
Подзорная труба свернула время в трубку,
К груди приблизив так, что пульс эпох в ушах.
Смотри в нее, смотри! Знай, созерцанье хрупко,
И не спугни себя, испуганно дыша.
И если речи нет, молчи – молчанье лечит,
Поется – не взыщи, что ткань стиха груба
И горше прежних строк, иди ему навстречу,
Пока в твоих руках подзорная труба.

Обезьянья баллада

В огромных скругленных окнах уже золотился вечер,
Закатом над бухтой соткан и зыбью морской подсвечен.
Жара теряла на трапах тягучие капли сока
И с ветром соленый запах вливался в проемы окон.
На улочках перевитых дремала древняя память,
Был город ею пропитан насквозь ночными часами.
А там, где в тиши рассветной с причала слышались склянки, —
В окошке стояла клетка с тропической обезьянкой.
И мимо толпы прохожих по тающему асфальту
Брели на жаре, – но все же ее обезьянье сальто
Притягивало их взгляды, смешком освежая лица,
К запущенному фасаду, к окну, где она томится.
И вроде бы отвечала она не в лад и глумливо
На смех внезапным оскалом, но были глаза-оливы,
Как память ее, печальны: корабль и боцман угрюмый;
Кормушка, вода, дневальный; темно в закоулке трюма.
И качка, и воздух с солью, недели мерного плеска,
И долгие дни неволи, и клетка, и занавеска.
Продели тонкие ручки сквозь прорези кофты желтой,
И смотрит с тоской горючей в окно, как чужие толпы
Смеются, проходят мимо, торопятся вдаль, к причалу,
И дальше, жарой томимы, – на пляж, под дикие скалы.
Там равнодушное море – ему никого не жалко —
В кудрявой пене прибоя перемывает гальку.
И только луна, немножко жалея, стелет сияньем
По морю свою дорожку туда, в края обезьяньи.

Лестничное

От тебя наследуя бестелесность,
Бухтами разомкнутый окоем,
Я зависла в зыбком сплетенье лестниц,
В хрупком междумирии голубом.
Мой корабль, бесплотно парящий город,
Вертоград превыше земных преград,
Лестницы – твой рвущийся вверх рангоут
Над зияньем призрачных карронад.
Ярусы домов – нависанье палуб,
Нижняя целует волнам хребты,
Подбегая лестницами к причалам,
К морю наклоняется с высоты.
Кружева перил и полет пролетов,
Светотень акаций и миндаля,
Сквозняки аркад, гулких скал пустоты,
И почти бесплотна внизу земля.
Грань могучих вод и притихшей суши,
Что дано тому, кто рожден на ней?
К соли придышаться да ветер слушать,
Шепот парусов, голоса теней.

Межсезонье

Полувздох, полусвет межсезонья…

Светлана Галс
О, мне бы туда, в межсезонье,