Читать онлайн Дарья Милл - В этой истории не будет злодея, и никто не забыт

«Наши больные места больны потому, что никто,

в особенности же мы сами, не любит их»

Джеймс Холлис

Всё началось с первой крохотной лжи. Тогда она ещё не знала, к чему это может привести, но ей понравилось, что у неё получилось избавиться от лишних вопросов. Парочка прохожих поинтересовалась её родителями, и она ответила, что они обознались. Какое-то время пошептавшись, незнакомцы убедились в правоте сказанного, внимательно всмотревшись в невинное лицо девочки. Такая, как она, не могла врать. Слишком искренними казались её большие глаза и чистое детское личико. О нет, подобные ей не способны на ложь. К счастью, её родители считали так же. И вся Ньюэра была с ними согласна.

Выдумывать эпизоды собственной биографии оказалось приятно. В школе она часто лгала о том, как обстоят дела дома, а при родителях – о счастливой школьной жизни. Её все любили, а если и нет, то, как объясняла мама, просто ей завидовали. Конечно, так и было, не зря ведь каждый житель Ньюэры считал её и красавицей, и талантливой ученицей, и великолепным оратором. Вот только всё изменилось, когда появился Деми. Он всё испортил. Из-за него она лишилась прежних шансов на успех.

Ей не нравилось выходить на балкон, потому что те, кто смотрел на неё с улиц, неизменно её узнавали. Они пялились, облизывали губы и готовились попросить совместное фото. Хоть что-то осталось прежним. Вот только о Деми её спрашивали даже чаще, чем о фотографии. В такие моменты ей нельзя было ни досадно вздыхать, ни закатывать глаза, но про себя она неизменно цокала языком, пытаясь справиться с раздражением. Она терпеть не могла о нём слышать.

«О, милый глупенький мальчик, похоже, после смерти твоей мамули мир стал к тебе неравнодушен. Что ж, поздравляю. Жаль лишь, что эти речи о твоей короткой, но яркой жизни приходится выслушивать мне. Жаль, что ты их никогда не услышишь. Жаль, что даже мне они безразличны». Нет, не безразличны. Она хотела подумать, что ей глубоко плевать, но не могла позволить себе таких слов даже в собственных мыслях. Потому что, если начнёт использовать подобные выражения, уже не сможет остановиться. Этого нельзя допустить. Уже сейчас Ньюэра следит за каждым её шагом, а после того, как она добьётся своего, к ней присоединится и весь остальной мир.

Она готовилась к этому долгие годы. По ночам представляла позор всех живых членов своей семьи и те памятники, которые воздвигнут мёртвым. Пускай давно погибшие поблагодарят её за помощь, а те, кто будет убит вскоре, склонятся перед ней, так и не успев попросить прощения. Так будет даже лучше. Ей не придётся объяснять, что она не сможет отпустить обид.

Они должны быть благодарны уже за то, что она не пошла на это раньше. За то, что всё это время у них была возможность спастись, но они ею не воспользовались. Это была их ошибка, как и всё то, что они с нею сделали. Вот только никто не учёл того, как умело она адаптируется. Она оказалась умнее. Хитрее. Опаснее. У неё получилось сыграть всеми, кто был ей нужен.

Лишь теперь, когда она сидела в тишине квартиры, заполненной тёмным одиночеством, из углов комнаты к ней подбиралось осознание того, что она собирается сделать. Своей прихотью она изменит жизнь всей Ньюэры. Но и ей предстоит начать её благодарить. Точно. Своим выступлением она сделает одолжение всему миру. О нет, ей определённо не хочется бороться за внимание. Дело не только в ней, но и в их общем будущем.

Одна посреди пустой квартиры. Её никто не навещал, и она никого не приглашала. Пускай будет так. Жаль лишь, что у неё никак не получалось перестать держать спину, закинуть ногу на ногу и сесть так, как было удобно ей, а не невидимым камерам, фиксирующим все её позы. Может, она хотела ссутулиться, сморщить нос и расплакаться, но для неё это давно забылось. Всё, что нельзя показать публике, бесполезно. Этому её научил отец. Он никогда не проверял домашние задания, но следил за результатами школьных олимпиад. Ей положено быть той, о ком он может говорить с гордостью. Она обязана представляться людям тем, кем он начал восхищаться ещё до её рождения – собственной глупой фантазией. Ласковая и прилежная. Кроткая и безупречная. Пускай в ней ничего из этого не было, теперь ей не составляло труда играть роль той, на кого было принято ровняться остальным.

Никто не знал, кто она такая, и ей самой было невыносимо об этом задумываться. Предположим, все её представления о себе канули в лету ещё тогда, когда отец впервые приказал стоять смирно, хотя парадные туфли пришлись ей не по размеру. Своё мнение можно высказывать лишь в том случае, если о нём спросят. И даже собственные речи она никогда не придумывала сама – отец вбивал ей в голову все слова, необходимые человеку в её положении. Ей оставалось лишь репетировать их перед зеркалом вместе с нужными жестами; оттачивать улыбку; искать в себе силы дышать ровно и не слишком часто, даже если из-за туго обтянутой корсетом груди ей не хватало воздуха.

Её тело должно быть таким, как положено. Не вызывающим, но достаточно зрелым для того, чтобы в ней видели человека, достойного стать преемником своего отца. Походка – плавной, но не медленной. Фигура – подтянутой, но естественной. Щёки – не краснеющими от холодного воздуха. Уши – не торчащими из-за волос. После пяти часов на публике лоб не блестит от пота. Поры узкие. Ногти подстрижены. Все заусенцы убраны. Простуды не существует. Слёз не существует. Ненужных эмоций не существует. Чувств тоже. Нет ничего, что нельзя видеть публике.

Но этой ночью ей привиделся сон. Странный сон, лишённый всякого смысла, потому что обсудить его было не с кем. О нём не рассказать даже мелким газетам, собирающим сплетни. Возможно, она могла бы позвонить Деми и выложить всё как на духу, и тогда он бы её выслушал. Нет, невозможно, потому что этот сон был о нём. Даже после того, как для жителей Ньюэры его не стало, её мир продолжал крутиться вокруг него.

Она видела, как кто-то душил его, когда он был ещё совсем мальчишкой. Чёрные кудрявые волосы разметались по полу, когда неизвестный ударил Деми головой об пол. Его затылок взмок от крови, а тёмные глаза замерцали от выступивших на них слёз. Лицо побагровело от натуги, и Деми крепко зажмурился, не решаясь смотреть на того, кто пытался лишить его жизни. Щёки залила пунцовая краска. Чёртов подлец ещё смеет краснеть, плакать и глотать воздух. Ей это было не позволено. Её бы давно осудили. Нет, окажись она в его положении, у неё не возникло бы и мысли, что удушение можно пережить без непроницаемого спокойствия.

Совсем немного, и его погубят. С ним расправятся без свидетелей, после Деми останется лишь небольшое пятнышко крови на старательно натёртом полу. Знакомая обстановка. Где-то она уже видела этот идеально выложенный паркет. Ах да, точно, в том самом доме, где были навязаны все её оковы.

Деми стал совсем плох. Он не пытался отбиться и с терпением выжидал, когда его прикончат. Ни криков, ни удивления. Казалось, Деми успел смириться со своей кончиной. Он давно подозревал того, кто стиснул руки на его шее.

Незнакомец поднял глаза и посмотрел в зеркало. Спутавшиеся волосы и заплывшее гневом лицо. Она встречалась с этим безумным взглядом и раньше – он возникал в те редкие детские дни, когда нервы сдавали, и контролировать себя не получалось. Это была она. Деми больше не дышал, а на её губах играла усмешка. Победа. Деймос Медчер больше не был для неё помехой.

Разум помутнел от сбивчивых воспоминаний. Может быть, она не так уж и сильно хотела того, к чему столько стремилась. Предположим, она отменила бы всё, если бы ей дали такую возможность, но подобное не обсуждалось. Нет, она чертовски сильно этого хочет. Лишь боится последствий. Того, что станет с Деми, когда она наконец избавит его от мучений. Это то, чего он заслуживает. Она подарит ему свободу. Больше никаких правил и строгих инструкций.

Холод пробежал по спине от самой шеи и остановился у ремня на брюках. Ей показалось, что она схватилась за голову, хотя на самом деле её тело оставалось неподвижным. В сознании крутилась надоевшая пластинка. «О нет, нет, нет». У неё получилось начать медленно раскачиваться на стуле, пускай для этого она и не обзавелась зрителями. Неспеша. Туда-сюда. Вперёд и обратно. Нет, не так. Пути обратно никогда не было. Только вперёд к неизбежному падению. Она надеялась лишь на то, что не утащит его за собой.

Сигарета всегда вылетала из его рук прежде, чем он успевал приблизиться к дому – от запаха табака Галли тошнило. Его маленький носик морщился, а губы кривились так, словно он съел одну из тех кислых конфет, что обычно лежали на столе Деми. Сам он их не любил, но именно это в них ему и нравилось. Ужасный вкус и форма стеклянной звезды, что каждый раз царапала нёбо. Это было приятно. По крайней мере, намного лучше того, что случалось с ним в учебные годы.

Титул короля школы стал пережитком прошлого вместе с тем, как председатель Медчер показал миру своего сына. Теперь Деймос был главным идолом и в своём классе, и во всех тех, что выходили далеко за пределы Центра. Его знали, о нём говорили, с ним пытались сблизиться. Но лишь с сыном председателя Ариса. Сам Деймос был никому не интересен.

Его отец отлично поработал для того, чтобы Деймоса Медчера знали все. Каждая новая школа встречала его удивлёнными вздохами и несколькими стопками писем с признаниями в любви. И они, вслед за званием короля, успели давно выйти из моды, но Деймос никому не давал ни своего номера, ни аккаунтов в социальных-сетях, а потому иного выхода у учеников не оставалось. Любой считал своим долгом приластиться к нему, пригласить на обед и одолжить конспекты. Но никто из них по-настоящему его не любил. Деймос нравился лишь тощим кошелькам, что пополнялись за счёт новостей с невольным участием сына председателя.

Все друзья Деймоса однажды просили его о совместном фото, но им они не ограничивались. Некоторые писали, что давно с ним не виделись и уже успели соскучиться по милой улыбке того дружелюбного парня, что никогда им ни в чём не отказывал. Конечно, всякий раз ему это льстило. Эти фотографии разлетались по всем новостям и ещё долго сохранялись на страницах тысяч профилей в социальных-сетях. Иногда Деймос задумывался о том, почему они выбирают именно его, если у политиков Нью есть десятки привлекательных детей. Однажды его осенило. Всё дело в его медчеровском оскале. Другие называли его улыбкой.

В двенадцать Деймос решил бросить частную гимназию Центра, но тётя Мэри забрала его от отца и поселила в своём доме. Лишь через четыре года сыну председателя наконец позволили покинуть столицу. Центр был ужасен. Он хотел, чтобы Деймос выступал на потеху народу. Отец вырастил его подхалимом, что без конца следил за своей внешностью. Он был визитной карточкой Медчеров – всей Ньюэре нравился этот миловидный мальчик с настроенным голоском. Деймос учился привлекать к себе внимание у лучших; подобно отцу, он ни раз напоминал окружающим, что его мать Палестина Медчер умерла при испытании вакцины вместе с остальными несчастными Нью. Тогда каждый начинал считать своим долгом услужить ему и пожалеть потому, что беда целой планеты задела его крохотную душонку. Но Деми всех их ненавидел. Он терпеть не мог людей, что вынудили его стать Деймосом Медчером.