Я видел, как она засомневалась. Что-то зажглось в ее золотистых глазах, и она покрепче сжала бумажный стаканчик в руке.
– Мне слишком нравится какао с фундуком, поэтому я не буду тебе доказывать, что ты ошибаешься, но знай, что ты не прав. Могут произойти тысячи вещей, которые помешают мне доесть это мороженое. Выходные могут и не наступить.
Ей не нужно было углубляться в тему. Были тысячи вещей; тысячи возможных сценариев, и все с плохим концом.
– Немного пессимистично так думать, тебе не кажется?
Она пожала плечами:
– Я так не думаю. Я научилась находить счастье в повседневной жизни.
– А раньше? Ты училась на журналистике, да? Тебе не жаль, что пришлось отчислиться?
Элена посмотрела на меня через стекло:
– Меня никто не вынуждал.
– Я думал, что после того, как ты залезла…
Она покачала головой:
– Мне сделали выговор, но я могла и дальше учиться. Мои родители не знают. Они думают, я не могу вернуться, но я ушла сама.
– Почему?
– Не самое подходящее было время, – беззаботно ответила она, доедая мороженое.
Мы продолжили разговор; говорили обо всяких мелочах, но это было неважно, потому что каждая тема была интересной, каждая фраза, каждая мысль, каждая история отливала золотом. Открытием, шагом, который нас сближал.
Мы немного смутились, когда к нам подошел официант предупредить, что они собираются закрываться. Мы сразу же встали и вернулись на улицу, туда, где Элена оставила велосипед.
Решили вернуться домой пешком.
Пару раз мы заблудились: пошли длинной дорогой и останавливались каждый раз, когда кто-то рассказывал что-то удивительное, что-то, что заставляло посмотреть друг другу в глаза, потребовать больше объяснений, больше подробностей.
Я проводил Элену до подъезда и предложил помочь с велосипедом, но она уверила, что проблем с лифтом не возникнет.
Потом, стоя напротив друг друга у подъезда, мы замолчали, слишком поздно, слишком не вовремя.
Я подумал, что, возможно, нужно было пригласить ее поужинать. Возможно, наступление вечера могло послужить прекрасным поводом, чтобы присесть куда-то и что-то заказать; замедлить время.
– Было весело, – сказала она, чтобы прервать молчание, которое не было неловким, а скорее… просто другим.
– Рад, что теперь уже не так сильно тебе не нравлюсь.
Элена закусила губу.
– Твое пристрастие к шоколадно-мятному мороженому – это, конечно, удар ниже пояса, но все остальное…
Мы оба засмеялись и снова умолкли.
Я сказал себе, что пришло время прощаться. Вот сейчас. Я подошел, и она чуть-чуть подняла руку; мы оба двигались так, что все закончилось тем, что я взял ее за руку, на автомате, спрашивая себя, этого ли она хотела, или я просто поторопился.
Наши пальцы переплелись, и мы так и остались стоять посреди улицы, схватившись за руки.
Взглядом мы нашли друг друга.
Слишком очевидно, слишком просто… настолько, что казалось опасным.
Кто-то из нас пошевельнулся. Кто-то развернул ладонь, и кончилось все тем, что мы пожали друг другу руки, подобно тому как заключают сделку, и начали смеяться, как тогда, в чайном магазине.
Я чувствовал себя полным дураком, но мне было все равно. Никогда еще это не доставляло мне столько удовольствия.
– Увидимся, – сказала она, пока мы пожимали руки.
Мне хотелось, чтобы наша «сделка» заключалась в этом.
– Увидимся, – ответил я.
Я отошел. На середине пути, на той же самой улице, до меня донесся звук двери ее подъезда, и я обернулся.
