Елена смеялась, говорила, что у него хорошее воображение. А затем рассказывала о своих путешествиях: как побывала в разных уголках света, как живут люди, как они страдают и как надеются на лучшее.
Алану нравилось ее слушать, он был готов молча сидеть с ней рядом и внимать чему угодно. Она могла бы говорить, как правильно цеплять пряжу крючком во время вязки свитера, и он все равно наслаждался бы каждым звуком.
Постепенно осень перекрасила мир в желтые краски, за ней пришла неожиданно холодная зима. Выходить на улицу стало неприятно, но даже так они иногда выбирались на свежий воздух, но молчали оттого, что он царапал горло.
Вместо этого в стенах отделения выстраивался скромный уют, в центре которого, как казалось Алану, находились они с Еленой. Все постепенно, осознанно и не очень, тянулись к их мнимому равновесию.
– Так того и гляди скоро мне не останется работы, – наигранно ворчал доктор Мортимер.
Алан бахвалился перед ним, гордясь достигнутым, хотя его и посещали смутные сомнения, что он был почти ни при чем. Врач хлопал его по плечу и улыбался, но в короткие моменты просвечивал глазами насквозь, устало поправляя очки. Хотя постепенное улучшение состояния самого Алана доктор Мортимер не отрицал. По наблюдениям персонала, парень больше не проявлял каких-то особых отклонений, не отвлекался на воображаемые раздражители и более вовлеченно взаимодействовал с другими, впервые со времен своего поступления. Сам же Алан ничего не замечал. Его интересовала только Елена, и больше он не думал ни о чем.
Однажды, ближе к Новому году, они гуляли во дворе. На часах был еще день, но усталое зимнее солнце уже валилось за горизонт. Они молча стояли, окруженные последними сияющими на снегу лучами, и наслаждались моментом. Елена ухватила его под руку и положила голову на плечо. По телу Алана пробежало электричество, лицо растянулось в широкой улыбке, и ничто больше в мире не было важно.
– Значит, вот эта парочка? – кивнула доктор Стоун, наблюдавшая за пациентами с третьего, верхнего, этажа лечебницы.
– Да, они.
Доктор Мортимер смотрел на пару через соседнее окно. По сравнению с высокой и плотно сложенной доктором Стоун, он казался маленьким и щуплым, и несмотря на то, что это был его кабинет, он не чувствовал себя в нем главным.
– По-хорошему, выписать надо не его, а ее.
– Она не обсуждается. Еще раз что-то подобное скажешь – и можешь писать заявление по собственному, – сверкнула Стоун темными глазами.
– Я знаю…
– И характеристику я тебе не дам. Или дам такую, что рыдать захочется.
– Я понял! – голос Мортимера немного надорвался.
– Не кричи… Паренек твой, ты сказал, что он функционален, но без насильственных наклонностей.
– Да, именно такой, как ты просила. Других я пока не готов отдать. А он если и жесток, то только по отношению к себе.
– Вот и нормально, – Стоун задумалась на пару секунд. – Подержи его у нас до весны, отшлифуй его чем-нибудь не очень крепким. Потом оформишь как обычно.
– Может, стоит подождать хотя бы до лета?
– Но ты же говорил, что ему намного лучше?
– Я, но…
– Тогда до весны достаточно. Можешь смело принять к сведению мой профессиональный опыт.
– Хорошо, – вздохнул Мортимер, не чувствовавший в себе сил сопротивляться. – До весны, потом оформлю.
Доктор Стоун наблюдала за парой, пока та не скрылась в дверях лечебницы. Она посмотрела на краешек солнечного диска на горизонте, сощурилась и чихнула.
