И сунул грызуна обратно в тубус, захлопнув крышку.
Подойдя к светильнику, еще раз погрел над лампой снятый кружок печати и, дождавшись, пока тот немного размягчится, быстро пришлепнул обратно, целясь точно в контур прошлого оттиска.
— Ну вот, порядок. — Когда печать остыла, Дари осторожно потянул за кончик веревки под ней и убедился, что держится все прекрасно. — Не придерешься, даже если захочешь. Господин Валент знал, чему стоит учить будущих дипломатов и что им на этой почетной стезе точно пригодится.
А вернув тубус на законное место в сундуке, скинул башмаки и растянулся на диване во весь рост, решив, что теперь самое правильное будет поспать. Неизвестно, что его ждет в Насагонте, но, если все пойдет как задумано, о сне там много кому придется забыть, и ему в первую очередь. А потому нехрен зря время терять, до рассвета еще пара часов, и стоит провести их с пользой.
Хотя, конечно, любопытство подталкивало сунуть нос и в вализы с письмами, но вот интуиция была категорически против. Тот же господин Валент много и толково рассказывал о возможных ловушках и сигналках, встречающихся в таких мешках с дипломатической корреспонденцией. Иногда их не то что опознать, но даже заметить невозможно. Так что нет, подставляться не стоит, сейчас у него другие цели и другие планы.
И потому — спать, да. Ему еще на рассвете господина Шунерутли будить, сам-то он вряд ли проснется, в снотворном своем Пепел был уверен как в себе: лично делал. А уже проваливаясь в сон, Дари все-таки представил себе лицо Рин, ее серьезные зеленовато-рыжие глазищи, вздохнул и уснул, улыбаясь.
12. глава одиннадцатая
В Таронке Рин понравилось. Очень. Наверное, тем, что крепость стояла на высоченной скале, отвесно обрезанной со всех сторон. И до едва видневшейся внизу речки Тарны было не меньше трехсот метров, если считать от верхушек стен. При этом сама крепость оказалась обширной, хорошо продуманной и настолько надежной, что за прошедшие полтысячелетия ее никто ни разу так и не взял штурмом. Но если честно, то даже не пытались: обрывы и стены, ставшие их продолжением, отпугивали любого желающего еще на подходах.
Но барышню Сорвени, разумеется, привлекало не это, и даже не богатейшая история приграничного укрепления, то и дело пестревшая именами императоров, министров или легендарных преступников, которых сюда иногда ссылали. Нет. Ее привлекало совсем другое. То, что, забравшись на «Длинный нос» — самую высокую точку крепостного двора, можно было почувствовать нечто похожее на ощущение полета. Особенно в пасмурный день, когда ветер упорно гнал по небу целые табуны туч.
Да, вот этого девушке сейчас по-настоящему не хватало: полетов, аэродрома, любимого самолетика, подаренного когда-то Эрдари... А вот про самого парня она последнее время думала не слишком часто и иногда этому даже удивлялась. Правда, редко и недолго.
А еще пару раз вяло удивилась тому, что практически не думает об отце — раньше она себе такого даже представить не могла.
Неужели это из-за чувства вины перед главными в ее жизни мужчинами? Похоже, что так. Но ощущение липкого, острого кома, поселившегося в груди, стало постоянным и уже привычным. Как будто огромный и недобрый еж заменял ей сейчас душу. И лишь здесь, на площадке над крепостью, когда ветер бил в лицо, почти как в полете, ее иногда отпускало. Увы, ненадолго.
Н-да... плохую шутку сыграла с ней нетипичная, в общем, доверчивость. Когда она почему-то решила, что человек, увлеченный небом так же, как и она, не может оказаться подлецом. Вот просто не может, и все. По определению. Потому что небо заранее вымыло и выдуло из него все нехорошее, что, возможно, там и было когда-то, а вот теперь уж точно не могло сохраниться.
