Выкрикнув это, человек в костюме шакала рванулся на меня, но, напоровшись на мою шпагу, осел на ковёр. Мимо него проползла немолодая дама, пискляво вопя:
Была я одержима красотой,
И к вечной молодости жадно устремлялась,
Но вот оставшись вечно молодой,
Навеки я уродиной осталась.
Переступив через неё и оттолкнув мужчину в костюме вепря, прежде чем он успел что-то сказать, я пробежал половину зала и был встречен здоровяком, изображавшим медведя. До своего перевоплощения в нечто умалишенное он явно знал толк в фехтовании. Возможно, когда-то я даже уступил бы ему, но сейчас он был лишь безмозглой оболочкой и потому у меня было преимущество. Я наспех сложил в голове пару строк и неистово закричал:
Клинок сложи, никчемный человек,
Своею жизнью мир ты оскверняешь,
Прерви и без того короткий век,
И помни, перед кем ты припадаешь!
На удивление это подействовало. Медведь замер, опустив руки, и я, не колеблясь ни секунды, пронзил его клинком. Покачнувшись, он грузно осел на ковёр. Перескочив через труп, я наконец достиг главной лестницы. Естественно, ни зеленоглазой, ни Габи там уже не было, и я, не теряя ни секунды, побежал на второй этаж.
Извилистые коридоры увлекли меня в западное крыло. Предчувствие вело меня именно туда. С каждым шагом я был всё ближе к разгадке. Но сейчас ничто меня не волновало так, как Габи. Казалось, что с нашего разговора прошла целая вечность. Кровавая, безумная вечность.
Наконец я подошел к вычурной, окованной железом и серебром двери. Она совершенно не вписывалась в остальную обстановку и потому привлекала внимание. Я знал, что она за этой дверью. Схватившись за ручку, выполненную в форме серебряной змеи, проткнутой железной шпагой, я рванул дверь на себя.
Комната, в которой я оказался, была огромна. По размерам она едва ли уступала главному залу. Стены её были сплошь покрыты багровыми гобеленами, изображавшими причудливые чёрно-красные фигуры. Боле в комнате не было ничего, не было даже окон, и я ощутил, как за моей спиной дверь проглотила глухая стена. Всё складывалось совершенно не в мою пользу. Откуда ни возьмись зазвучала музыка, и я увидел, как зеленоглазая танцует вальс с Габи. Маска лисы валялась на полу, и я отчётливо видел её бессмысленное выражение лица и пустые глаза.
Я сделал шаг вперёд. Музыка стихла, зеленоглазая остановилась, всё ещё держа Габи за руку. На её лице отражалось торжество.
– Ты пришёл.
– Как видишь.
– Очень галантно с твоей стороны не позволять даме скучать.
– Я полагаю, желающих развлечь тебя было более чем достаточно.
Я всё ещё сжимал шпагу, но её это совершенно не волновало. К тому же расстояние между нами оставалось приличное.
– Они такие скучные, – улыбнулась она, – сразу умирают. А ты ничего, решил ещё подёргаться.
– Не мог же я уйти посередине представления.
– Мог, но не ушёл.
– Не ушёл. Что теперь? Свой стих я уже прочитал.
– Ты – да, а она, – зеленоглазая провела по щеке Габи, – ещё нет.
– Не тронь её, – мрачно сказал я.
– Да, пожалуйста.
Зеленоглазая толкнула Габи в спину и та неспешно двинулась ко мне. Её губы медленно зашевелились.
Любовь слепа, и ты остался слеп,
Твой взор моей любви не замечает,
Порыв мой был безумен и нелеп,
Как жаль… он ничего не означает.
Как жаль, что не находятся слова,
В тот самый миг, когда тебя встречаю,
Как жаль, что так кружится голова,
И я тебе молчаньем отвечаю.
Как жаль, что не касаются уста,
