В поисках четверки - страница 7
Омывайка обняла его снова, её визг, звонкий и искренний, разнёсся по двору. Она извивалась в его руках, как ребёнок, но сила в её плечах говорила об ином. Орден закалил её, как клинок. Она была дочерью Лунной Воды – неустрашимой, но с сердцем, что могло растопить лёд.
– Ты не представляешь, как я скучала, – шептала она, прижимаясь. – Думала, ты сгинул…
Её дыхание, тёплое, близкое, коснулось его шеи. Распредвал сжал её крепче, борясь с болью, что поднималась из прошлого. Цитадель, их дом, хранила воспоминания: смех, игры, клятвы. Но теперь в этих стенах чувствовалась тяжесть – тень грядущего хаоса.
Момент прервал Поликлин, брат ордена, чья фигура в тёмном плаще проступила из полумрака.
– Распредвал, – голос его был сух, как камень. – Магистр ждёт.
Омывайка отстранилась, её глаза блестели, но улыбка осталась. Распредвал кивнул, чувствуя, как невидимая нить между ними натянулась вновь, несмотря на годы и тьму, что ждала впереди.
Распредвал прошёл по каменному двору цитадели, следуя за Поликлином. Эхо шагов отдавалось от стен, но в груди звучал голос Омывайки – чистый, искренний, как лезвие, что режет сердце. Встречи и разговоры ждали впереди, но её тепло, её вера цеплялись за душу, как последний луч света перед ночной тьмой.
Они миновали ворота из ольхи, украшенные серебряной ковкой, чьи узоры мерцали, будто хранили древние заклятья. За ними открылся зал ордена. Высокие арки, точно кости земли, поддерживали потолок, увешанный стягами с полной Луной, отражённой в воде – символ гармонии, что казалась теперь хрупкой, как лёд под солнцем. Тёмные факелы горели коптя, их свет и тени плясали на стенах, рождая образы, что могли быть то ли видениями, то ли призраками прошлого.
Он чувствовал, как Цитадель живёт. Её стены, шрамы Эрона Дона, хранили не только силу, но и скорбь. Энергия этого места вливалась в него, пробуждая трепет и тень фатализма: сколько воинов, как он, стояли здесь, глядя в бездну? Сколько не вернулись?
В конце зала, на троне из древнего камня, восседал магистр Плашмя Навзнич. Сиденье, иссечённое временем, казалось частью земли, а сам магистр – её воплощением. Лицо, изрезанное морщинами, хранило суровость, но глаза горели живым огнём, пронизывая Распредвала, как клинок. Этот человек пережил войны, видел тьму юга и нёс мудрость, что могла сокрушить или спасти.
Поликлин молча указал на кабинет магистра и отступил, его тень слилась с полумраком. Распредвал шагнул вперёд, чувствуя, как зал сжимает его, словно готовясь к новой главе – или новому испытанию.
Распредвал принял пергамент от Плашмя Навзнича, пальцы дрогнули. Свиток, ветхий, пахнул пылью веков. Старинный почерк, почти неразборчивый, царапал глаза, но слова жгли разум. Это были не сказки – сила древняя и хтоническая, как сама бездна. Он читал, и разум отказывался верить.
«…Местность – рана на теле земли. Тёмные леса, топи, где нога тонет в гнили. Скалы, точно когти, рвутся к небу. Вдали – руины, чьи стены из камня, твёрже стали, но неподвластного времени. Город-призрак, где смерть витает, как проклятие. Улицы в никуда, окна – пустые глаза. Колоссы зданий, с узкими щелями вместо окон, с крышами, что гнутся, как хребты демонов. Мы, жалкие пешки, стояли там, и ужас сжимал сердца…»
Распредвал оторвался от свитка, мысли тонули в хаосе. Он взглянул на магистра. Плашмя, неподвижный, как его трон, смотрел в ответ, глаза горели, будто он сам был частью этой тьмы.