– А ну-ка!
– Пошел к черту, рожа, справились, да?
– Во чешет, ты часы сперва владельцу верни, а потом мы вместе пойдем.
– Куда?
– В тюрьму пойдем, куда же еще, а может не в тюрь-
му.
– Сиротинушку в тюрьму, пожалейте, люди добрыя! – Не голоси, сирота, часы верни.
– И мне пуговицу. Вил, слышишь, пуговицу от ширинки оторвали. Вот мелюзга способная.
– Нету у меня ничего, дяденьки, хоть вы тут меня режьте, нету! Мамой клянусь!
– Не, ну тут-то не будем, правда, Вил? – Отойдем, конечно…
Так, с сиротой под мышкой, ребята дошли до ближайшей бочки с водой, благо идти им было не далеко, потому что сирота не закрывал рот на протяжении всего пути, и замолк только после того, как его окунули в воду.
– Вы что, звери? Над ребенком издеваетесь! Слышал я про таких!
– Умолкни, хоть умылся.
На сержантов смотрел голубоглазый, белобрысый мальчуган, весь усыпанный веснушками.
– Эй, чучело, ты как тут оказался, на китайца ты не похож.
– Ой, дяденьки, сиротка я, без отца, без матери мыкаюсь, в плохую компанию попал, отпустите ради бога, я так больше не буду.
– Тебе сколько лет?
– Двенадцать.
– Дорогу к русскому посольству знаешь? – Знаю.
– Пойдем
– А потом отпустите?
Вся последующая дорога до гостиницы прошла без эксцессов, в дружеской беседе. Мальчика звали Шурой, он действительно оказался сиротой. Его родители были из числа российских граждан, строивших КВЖД. В тридцать шестом году они загадочно исчезли, и с того момента Шура начал вести взрослую самостоятельную жизнь.
– Дяди, а я вас утром на рынке видел. Лихо вас напинали.
– Может, тебя еще раз окунуть? – Не завидую я вам!
– Ром, а говорит так, как будто это не мы его, а он нас под конвоем ведет.
– Зря вы, дяденьки, смеетесь, плохо говорят про этих, в балахонах, говорят, будто они колдуны черные, и людей едят.
– Если часы не отдашь, мы тебя к ним отведем.
– Всё, дяденьки, вон посольство, сами дойдете, а я тогда, значит, пойду?
– Не спеши, щегол, пошли, мы тебя покормим хоть.
– Не-не, не спасибо вам за приглашение, конечно, но я не хочу чета.
– Одни уши и глаза остались. Считай, что дядя Вил часы тебе подарил, землячок, правда, Вил?
– Правда, правда, только не вздумай их продать, наградные.
Подцепив мальца под руки, сержанты пронесли его через дорогу до дверей гостиницы. Он пытался сопротивляться.
– Куда вы меня тащите, не пойду, отпустите, лю…. А большой у тебя, дядя Вил, кулак, только убери его подальше от моего носа, я понял.
На этом Шурка умолк. Заказав у консьержа обед в номер, все трое поднялись на второй этаж. Странные звуки, доносившиеся из номера, где проживали Анищенко и Цымерман, привлекли внимание ребят. Бледный Анищенко, не шевелясь, лежал на кровати, рядом с ним на полу сидел Эдуард Львович и незнакомец в штатском, причем вид у них был весьма странный.
– Эдуард Львович, что случилось?
– Ромочка, Виля, вот и вы, заходите, заходите. – Все в порядке, Львович, а это кто?
– Говорю же вам, в порядке, а это Иванов Николай Иванович, строгий, но справедливый.
– Здравствуйте, товарищи, распоряжением командующего восточным фронтом я назначен командиром сводного боевого отряда в городе Харбин, то есть вами.
– Беляков Роман Александрович.
– Холошин Вил Юрьевич, а это Шурка. – Шурка?
– Разрешите отлучиться, товарищ капитан? – Разрешаю.
Вил выскочил на улицу, но было уже поздно. Шурка чувствовал себя на улицах Харбина, как дома, да улица и была его домом. Вил стоял и смотрел на спешащих по своим делам прохожих, сердце неприятно заскребло!
