– Присоединяйтесь, – приглашающим жестом предложил отец Борис, завидев его.
– О нет, я не стану отбирать еду у по-настоящему нуждающихся, – он хотел употребить другое слово, глядя на собравшихся, но не стал материться при священнике. – Вы сами готовите?
– Нет, – усмехнулся священник. – Матушка Ольга постаралась для этих добрых людей, – Пеструнов отвернулся, намереваясь уйти. – Слава, вы мне не поможете?
Обращение отца Бориса к нему удивило Славку, и он обернулся с вопросом в глазах.
– Я? – озвучил он свое недоумение. Пеструнов полагал, что отпугнул батюшку своим видом, однако тот совсем не выглядел устрашившимся, хотя Слава и не переодевался.
– Мне еще нужно зайти с этим поздним обедом к больным. Вдвоем было бы сподручнее, если вы не заняты.
– Нет, не занят… – растерялся Слава. – Ладно.
– Дорогие братья и сестры, оставим же немного еды и для других ваших собратьев, – обратился к очереди, что никак не кончалась, отец Борис, закрывая кастрюлю крышкой.
– Батюшка, а как же мы? – спросил кто-то из толпы.
– Ты приходишь всего раз в две недели, а больницу каждый день! Где твоя хваленая божья справедливость? – выкрикнул второй.
Отец Борис стоял, бледнея, плотнее прижимал крышку, которую уже норовил отобрать стоящий ближе всех наглый пузатый мужик в майке и драных штанах. За ним едва держалась на ногах женщина, которая негромко подначивала его не только забрать крышку, но и кастрюлю. Славка обалдел от такого неуважения народа к своему же священнику и прекрасно представлял себе, какой бардак развернется дальше. Они, конечно, вряд ли прихожане, но отца Бориса-то знать должны и относиться как к «своему», а не «чужому».
– Братья и сестры, должны мы быть человечными и уметь делиться, – он мягко отстранил загребущие руки мужика. – Вашему фельдшерскому пункту, где содержатся больные, не хватает средств.
– А мы что, хуже них? – заорали люди. – Долой этих немощных, сильный побеждает слабого!
– Это ведь ваши соседи…
Славка смотрел, как у мужчин чешутся кулаки, а у женщин в глазах пробуждается жажда крови. Рыбакин хищно поглядывал на него, собираясь увлечь за собой. Но Пеструнов и не думал помогать в создании хаоса, у него, в отличие от этих людей, были принципы и четкие понятия о том, что недопустимо.
– Эй, вы, вечно голодные, а ну расходитесь! – громко заявил Слава.
– А ты что за черт такой выискался? – ополчились на него.
– Это кореш мой! – крикнул Рыбакин. – Струнный, давай лучше с нами, отстоим свои права!
– Ты свои права уже отъел! – пылко бросил ему Слава. – Как и вы! – остальным. – Человек для вас постарался, доброе дело сделал, а вы в него плюете! Ну-ка, взяли и разошлись по-хорошему!
Он видел их горящие ненавистью глаза, но и не думал отступать.
– Поколотим этого слюнтяя и возьмем свое! – предложил пузатый мужик.
Ему хором ответили «да!». Славка принялся закатывать рукава куртки, тогда как отец Борис вышел и загородил его собой.
– Не нужно насилия, – сказал он. – Забирайте, что хотели, а мы уйдем.
– Батюшка, – воспротивился Пеструнов, выходя из-за его спины, – я хочу защитить ваше достоинство.
– Нет, Слава, мне такая защита не нужна.
Рыбакин погрозил Славке кулаком. Пеструнов почти показал тому средний палец, но отец Борис вовремя опустил его руку.
– Ради Христа, уйдем, – шепнул он.
Глаза, полные мольбы, заставили Славу передумать воевать и послушаться здравого смысла – священника. Более двух десятков жителей уже занялись опустошением кастрюли, позволив отцу Борису и первому их на селе врагу уйти.
