Маштаков отправился на поиски следователя Озерова, в производстве которого находился последний грабёж на «Восточке», где потерпевшим проходил кровельщик Федорчук. Оказалось, что Озеров сегодня дежурил в опергруппе первым составом и как раз собирался на выезд. Муж с женой, пенсионеры, пришли в слезах, заявили кражу из подвала. Картошку у них украли и все заготовки – солёности, варенье.
Озеров вылез из-под стола с коробкой, в которой лежали чистые бланки процессуальных документов. Лицо у следователя было красное, глаза налитые, к кончику носа пристала паутина.
– Последняя нычка, – объявил он Михе, водружая коробку на стол.
Пришлось Маштакову, как нечаянному свидетелю его богатства, за молчание отжалеть понемножку разных протоколов.
Осмотров, допросов свидетелей, выемок и обысков. Тех, в которых нуждались оперативники, отдельные поручения следствия выполняя.
Миха поведал, какие существенные подвижки произошли по грабежу Федорчука.
– Флаг вам в руки! – заявил Озеров. – Изымай у этого… как ты говоришь?..
– Помыкалова.
– Во, у Помыкалова этого изымай ботинки, постановление о выемке я сделаю, как с кражи вернусь. За остальное потом помаркитаним.
– Может, сразу сделаешь постановление? Одна минута же.
– Умный какой! Чтоб меня Андреич убил?! Меня одного ждут. Ну давай, давай выходи, законник…
Над столом у следователя Озерова висел плакат: «Отсутствие у вас судимости это не ваша заслуга, а наша недоработка!»
Часа два как минимум займёт у опергруппы документирование рядовой кражи. Осмотр места происшествия, поквартирный обход, отработка ближайших притонов. А если преступление на раскрытие пойдёт, то дольше гораздо – до вечера следак провозится.
В коридоре Маштаков столкнулся с корреспонденткой «Уездного обозрения» Вероникой Голянкиной. Вечно в дело и не в дело улыбающаяся, искренне воображающая себя секс-символом, худая, остроносая Голянкина вела в газете криминальную линию. Знала Маштакова ещё с прокуратуры.
– Михаил Николаевич, – обрадовано запищала она, – какие подробности вы можете сообщить для нашей газеты о побеге убийцы женщины на трассе?
– Никакие, – откровенно недружелюбно буркнул Миха.
– Почему так? По моей информации, вы принимали активное участие в раскрытии этого убийства.
Взгляд Голянкиной был деланно наивен. Накрашенный ротик ожидающе приоткрыт.
– Обратитесь в прокуратуру. Дело у них в производстве, – Маштаков продолжил движение по намеченному маршруту в свой кабинет.
Он точно знал, что в межрайонной прокуратуре с корреспонденткой «Обозрения» разговаривать не будут. Газетка за пять лет своего существования успела испортить отношения со всеми в городе. Делая себе имидж на конфликте, на псевдопринципиальности. Ставя на обывателя, любящего жареное. Миху воротило от того, что они мнили себя выше остальных. У них имелось две методы – ругать и вещать. Как директорам надлежит управлять заводами, как мэру рулить городом. Как ментам надо жуликов ловить, прокуратуре – дела расследовать и обвинение поддерживать, а судьям – судить.
И все-то у них воры поголовно…
В прежние времена (пока не раскусил) Маштаков по работе общался с Голянкиной, она ему откровенно глазки строила, но у него ума хватило не пойти на связь с щелкопёркой. Не в его вкусе она была, Миха не воспринимал женщин субтильных, гаврошистых. Разве только – в поддатом виде, когда планка требовательности у него падала, когда он становился всеядным. Но по пьянке, хвала бороде пророка, Голянкина ему не попалась.
