Остаток дня Настёна перебирала нехитрые вещички – что зашить, где рукава надставить или подбой у штанов распустить. Так до вечера и провозилась. Чуть свет опять гости. Давно заметила, что Митяй на неё поглядывает, заговорить не решается, а тут увидел, как Настёна по воду пошла – увязался.
– Охрана не нужна? А мы сегодня на медведя…
– Ну Бог помощь.
– Будешь за меня волноваться?
– Что мне волноваться? У тебя ружьё.
– Эт да… Я метко стреляю. Белку в глаз бью со ста шагов.
– Зачем в глаз-то?
– Штобы шкурку не портить. Хочешь, на шубу тебе настреляю?
– За какие заслуги?
– Может, нравишься ты мне.
Настёна молчала, думала, куда этот разговор может её завести. Вот и прорубь. Зачерпнула, приладила вёдра, побрела назад.
– А ты знаешь, что это всё дяди моего угодья? – Бубнил сзади Митяй.
– Это ж лес, какие здесь угодья.
– Во-о-от. У нас так повелось. Отсюдова до Подчерем – всё наше, Мезенцевых, никто здесь кроме нас не охотится. У дяди семьи нет, значит, и моё тоже. Здесь и белок, и зайцев полно. А то куница, да и соболь… Рябчиков бьём, тетеревов… А там вон вöрса оз летом будет. Я потом покажу. Земляника по-вашему. Знаешь, как пахнет! Всё наше.
– И медведь.
– И медведь, куда без него. Но дядя сладит. Он знаешь сколько уже убил?
– Сколько?
– Этот сороковой будет. У меня дома мамка шкуру на пол кладёт. Тёпло, хоть босой ходи. А сколько продал ещё, сменял.
– Э, дак тебя тоже раскулачивать пора.
– Ну ты это, того, скажешь тоже…
– Ладно, Митяй, мне ещё воду греть, детей мыть, постираться, пока светло. Бывай.
– Я потом зайду ещё?
– Да что ноги-то бить? Уезжаю я, как медведя завалите. Уполномоченный за детьми своими везёт смотреть, грамоте хочет их учить.
– Грамоте – это хорошо. Я ведь тоже учился, ты не думай. Пять классов кончил. Ну и это… недалеко же. Полдня пути всего. Я могу, когда выходной. Делов-то, встал на лыжи и пошёл. Я быстрый.
– Ладно, поживём – увидим. Давай, Митяй, бывай здоров.
***
Весь день Вань Степ готовил конюшню к встрече дорогого гостя. Три щита из досок заставил сколотить, с прорехами под винтовку. Два по бокам от входа поставил, за них близнецов-здоровяков Геня и Веня определил. Один щит прямо, за ним сам встал и Митяя с собой взял. Лошадей вернули, накормили, навоз за ними не выносили, только поближе к выходу его Вань Степ подгрёб. На вечерней зорьке расставил стрелков. Егора с Ильёй в стожок запрятал. Боровко и коменданта отправил на крышу, лестницу за ними убрал. Прошёл сосновой лапой, где натоптано было. Велел всем молчать, как умерли, пока стрелять не начнут или сам не позовёт.
– Слышь, Егор, ты медведя живьём видел когда-нибудь? – Прошептал Илья.
– Не-а.
– И я не видел. Говорят, он огроменный, с быка будет.
– Говорят – кур доят.
– Эх, пропадём мы тут. Жрать нечего, холод, темно всё время. Да ещё медведь этот… Надо было на пересылке бежать осенью. Говорили мне, дураку.
– Чего ж не убежал.
– Хрен знает. Мать с отцом жалко было, сеструху…
– Дак вот же.
– Эй! Там, в стогу! Отставить разговорчики! – Закричал Вежев с крыши.
– Чёрт ушастый, – прошептал Илья и замолчал.
Стемнело. Где-то стукнула дверь, видать до ветру вышел отчаянный или покурить. Посёлок потихоньку засыпал, только всхрапывали в конюшне кони да позёмка мелко секла ледяной крупкой по замёрзшей соломе.
Мороз забирал. Пока не до кости, всё же сено, да и валенки на овечий носок грели. Однако до утра пролежать без движения хорошего мало. «Марток, надевай сто порток» – поговорка бабы Веры, царствие небесное, вечный покой. От холода Егор начал задрёмывать, Илья тоже засопел. Надо было придумать, как не уснуть. Нарочно стал мечтать о Настёне. Вспомнил, как прижалась к нему давеча всем телом, аж жарко стало в животе. Взял губами соломинку, начал жевать.
