В среде пустот - страница 3



С советских времён духовный путь трактуется у нас как путь культуры. В этом нет неправды, но есть нарушение размерности. Культура включена в духовное поле, но не превышает его, а духовное не исчерпывается культурой. В этом вопросе у Олега Охапкина было полное взаимопонимание с выдающимся астрофизиком Николаем Александровичем Козыревым, с которым, несмотря на разницу в возрасте, его связывала многолетняя дружба (в этой книге ему посвящена поэма «Испытание Иова»). Одна из главных идей Козырева сводилась к тому, что время есть энергия. Эта мысль поразила молодого Охапкина и в течение почти двадцати лет глубоко им переживалась. Роднило их и размышление об устроении мироздания: от постижения мира видимого к миру невидимого и цена за это знание, ответственность исследователя – поэта или учёного. Насколько всё бывает необратимо в мире духовном? Оказалось, что опыт православия позволяет определить точную взаимосвязь между чувственным познанием непоправимости мгновения, поступка и его духовной необратимостью.

Олегом Охапкиным было написано десять поэтических книг, но книги с названием «В среде пустот» среди них нет. Однако это стихотворение 1971 года во многом объясняет феномен Охапкина. Известно, что в искусстве послевоенного времени появилась категория пустоты как формообразующей части пространства (см. например, статью А. Маркова «О духовном в искусстве: Вадим Сидур и Олег Охап-кин» (книга «Историческая поэтика духовности»). Наличие пустот придаёт любому объекту монументальность, делает мысль о нём торжественной и почти всегда трагичной. Это найденное художниками выразительное средство очень точно передаёт адское страдание человека в XX веке. Самого Олега Охапкина можно причислить к «человеку страдающему», а это означает и сострадающему. Полное обнуление (по М. Бланшо), пустота – эта та точка, с которой начинается подъём души к вершинам сострадания. Это уже не метафизический опыт, но духовный.

В пустотах страха пустошь тишины.
В пустотах краха жуть не шевельнётся,
Лишь грусть осатанелая метнётся
В пустот-разруху, в пот-проруху, в сны,
Да снов мосты в пустотах сожжены.

Это практически описание первого Дня творения, где восходят новая земля и новое небо. Та нулевая точка, в которой прошлое и будущее соединяются, замыкая круг традиции, закладывая основание для нового художественного опыта.


Татьяна Ковалъкова-Охапкина

Часть I

(1966–1975)

В среде пустот

А. Арьеву

…И вот уже и осень подошла.
Ужасная, стоит не шелохнётся
В пустотах страха пустошь тишины.
В пустотах краха жуть не шевельнётся,
Лишь грусть осатанелая метнётся
В пустот-разруху, в пот-проруху, в сны,
Да снов мосты в пустотах сожжены.
О, если память матерью умершей,
О, если память только в том и есть,
Что – пешеход мимоидущий, сперший
Пейзаж, стоящий в сердце, если горше
Ты не обижен жизнью, то и месть
За жизнь одна – пустот гремящих жесть.
С тех пор и ты помечен серединою,
Как пустошью Успенского поста
Прошёл и тусклой памятью одною
Тишь одолел, в ушах сплошной стеною
Стоявшую, как бы пролёт моста
Сожжённого. И пропасть сна пуста.
Вот что открыло время, чем дохнуло,
Что распахнуло к сроку, тех пустот
Безжизненных, откуда жутью дуло
Ещё всегда, но вдруг захолонуло,
И душу прошибает смертный пот.
Мгновенье, стой! Не пропори живот!
Оно идёт. Оно уже в пейзаже.
Оно, смотри, в пейзаже – пешеход.
Из жерла что ли трубочистом в саже,
Из жерла ночи: Млечный Путь на роже