– Нет, слава Богу, – отвечает заметно оживший Сергей.
– Здесь тебя и женят, – почему-то довольно говорит Мишель.
– Где? – не понял Журавлев.
– Здесь, на пикнике…
– А на ком? – все больше веселеет Журавлев, вспоминая при этом тяжелые от любви глаза Раечки.
– А ты еще не понял? – Мишель наполняет последнее ведро, и, стряхивая воду с волосатой руки, как-то странно, сбоку, смотрит в переносицу Журавлева.
– Нет…
– Ладно, скоро поймешь, – серьезно отвечает Мишель и, прихватив два ведра, выглядевших в его руках игрушечными, направляется к даче.
А там все идет своим чередом. Сан Саныч выволок на улицу большой круглый стол, установил его под грушей и теперь пристраивал к нему маленький, кухонный. Сева стоял на коленях, подавая в погреб Федору Ивановичу продукты. Он был оживлен, то и дело поправлял очки и торопливо говорил своему напарнику:
– Никто работать не хочет, Федор Иванович, вот в чем наша беда. Никто и не работает… Вся молодежь торгует или ворует… Вы только посмотрите на них – каждый второй на иномарке. Они что, эти деньги честно заработали?
– Подавайте, – командует Федор Иванович, озябший в погребе.
– Я вам честно скажу… Осторожно… Честно вам скажу: беру работу на дом, изобретаю, веду курсы, а денег у нас все равно нет. Нам вдвоем едва-едва хватает на жизнь…
– Все? – спрашивает из ямы Федор Иванович.
Сева близоруко озирается и разочарованно говорит:
– Все.
– Ишь, проклятая, уже заметила, – ворчит Федор Иванович, по узкой металлической лесенке выбираясь из погреба.
– Кто? Что заметил? – крутит продолговатой головой Сева.
– Сойка вон… Мясо учуяла.
Сева поднимает голову и на ветке молодого тополька видит на-
рядно раскрашенную птицу.
– А я, признаться, в птицах не разбираюсь, – говорит он.
– Фу, – блаженно щурится на солнце Федор Иванович, – вытрезвитель у Кравцовых, а не погреб.
– Это верно, – охотно соглашается Сева.
Они закрывают крышку погреба, усаживаются на нее и Федор Иванович закуривает сигарету.
– Сева! Севочка! – кричит Зоя Георгиевна. – Пожалуйста, принеси мне из дома самовар.
Сева бежит к дому, а Федор Иванович с усмешкой смотрит, как мелко семенит он коротковатыми для его туловища ногами, и неизвестно почему произносит вслух:
– Казак…
Сан Саныч и Варвара уже носят закуски на стол. Они изредка обмениваются быстрыми, согласными взглядами, неизменно улыбчивый Сан Саныч смешно фыркает и шевелит усами. Варвара едва сдерживает смех, и все ее крупное, статное тело ходуном ходит от этих усилий, она смущается своей внутренней энергии и, как девчонка, отворачивает в сторону лицо.
Вера и Аленка возвращаются из сада. Они несут полный бачок собранных груш. Солнце неохотно высвечивает эти поздние плоды, уныло ржавеющие потными боками. Вера замечает, как с межи на тропинку поворачивают Мишель и Сережа Журавлев. Она притворно охает и останавливается, опуская свою сторону бачка на землю.
– Тяжело, – говорит Вера, – давай отдохнем.
– Разве это тяжело? – удивляется Аленка, продолжая держать перекосившийся бачок, от чего несколько груш падает в траву. – Вот когда он с картошкой или огурцами – тогда действительно тяжело…
– Опусти, не надо держать.
– Почему?
–Потом поймешь…
Аленка опускает бачок и долго смотрит на Веру. В ее глубоких, карих глазах что-то такое происходит, но Вера не может понять, что именно, и удивленно спрашивает:
– В чем дело, Аленка?
– А че? – привычно «чекает» Аленка.
