Аарон стоял неподвижно, наблюдая за её руками. Она не носила перчаток – у неё была своя странная привычка чувствовать тело напрямую, будто она не просто изучала мёртвого, а общалась с ним.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, хотя знал, что услышанное будет неприятным.
– Смотри, – она повернула голову, указывая на грудную клетку жертвы. – Порезы не хаотичны. Они расположены с интервалами. Вот эти – чуть дугообразные, по ходу рёбер. А вот эти – как будто подчёркивают ключицу. Он не просто убивает – он композирует.
Аарон шагнул ближе. Действительно, разрезы были почти симметричны. Не глубокие, но точные. Как будто кто-то пытался изобразить некий знак – не символ, а интонацию. И чем дольше он смотрел, тем сильнее чувствовал: тело – это не просто жертва, это страница.
– Он разговаривает через порезы, – повторила Элинор. – Почерк… ну, если можно так сказать… – изменился. Первые тела – всё было грубо, словно ученик тренируется на коже. Сейчас – почти хирургическая точность. Как будто он… растёт.
– Развивается? – уточнил Аарон.
– Да, – кивнула. – Как музыкант, который сперва играет простые аккорды, а теперь берётся за импровизацию.
Он почувствовал, как по спине пробежал холод. Маньяк как ученик искусства смерти – мысль звучала слишком изощрённо, но при этом всё больше походила на правду.
– Видишь эту линию вдоль живота? – продолжила Элинор. – Она не для потрошения. Она – отвод взгляда. Как будто он хочет, чтобы ты начал смотреть не туда. А главное – здесь, – она указала на едва заметный надрез у шеи. – Этот порез сделан в точке, которую называют «ворота молчания» в восточной медицине. Если вдавить туда пальцы – человек теряет голос.
Аарон молча смотрел на рану.
– Ты думаешь, это случайность?
– Нет, – ответила она. – Это послание. Он заставил её замолчать. В буквальном смысле. Это его почерк. Не в стиле письма, а в стиле жеста.
Они стояли в тишине. За стеклом кто-то прошёл, лампы слегка дрожали. И вдруг Элинор сказала совсем тихо:
– Он разговаривает со мной.
Аарон обернулся.
– Что?
– Не буквально. Не голосом. Но когда я вскрываю тело, я чувствую, как он… рассказывает. Как будто он ведёт диалог не со следствием, а с теми, кто поймёт. Кто сумеет расшифровать не кровь, а ритм.
Она поставила инструменты в поднос.
– Такие порезы нельзя наносить в ярости. Это делает человек, у которого нет страха. Или который питается тишиной жертвы. Он не ищет сопротивления. Он ищет форму.
Аарон кивнул.
– Спасибо, Элинор. Это важно.
– Нет, Аарон, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Это не просто важно. Это единственное, что у нас есть. Он не оставит отпечатков, не допустит свидетелей. Но он всегда оставит смысл. А смысл – не улика. Это путь.
Аарон вышел из морга с ощущением, будто только что поговорил с кем-то, кто видел смерть изнутри – и увидел в ней не конец, а код.
4. Шериф Дэвис замечает паттерн
Шериф Дэвис сидел в своём кабинете, глядя на доску с фотографиями. Воздух был тяжёл от табачного дыма и затхлой бумаги. Капли дождя стучали по металлической крыше, как метроном, под который кто-то с маниакальной точностью режет плоть.
Он не спал третьи сутки.
На доске были фотографии жертв. Пять женщин, один подросток, двое мужчин. Разного возраста, разного цвета кожи, разной одежды. На первый взгляд – никакой связи. Но Дэвис чувствовал: не бывает ничего «разного» у того, кто делает это серией. Маньяки, настоящие, не убивают случайно. Они повторяются, даже если делают вид, что нет.
