«17 января 2000 года. Я «работала». То есть, ходила по селу туда-сюда. Напросилась на беседу об Иване Гоголеве. Завтра его 70-летие».
«18 января 2000 года. Провели беседу, сделала обзор о Гоголеве. Он мне сегодня ночью приснился. Получила письмо от МД (Моисея Дмитриевича)». Иван Михайлович Гоголев-Кындыл (1930–1998) – народный поэт Якутии, заслуженный работник культуры Российской Федерации, заслуженный деятель искусств Якутской АССР, лауреат Всесоюзной премии «Северная звезда». Вот о ком могу со стопроцентной уверенностью сказать – он настоящий поэт. Он ничего для этого не делал – не бегал по инстанциям, не пел в угоду. В интригах не замечен, не замерзал под забором, как другой народный писатель (его издали опознали по лисьей шапке и спасли), не прыгал с чужого балкона, спасаясь от расправы законного мужа любовницы. Он жил, работал по специальности и творил.
Есть редкая порода писателей, чья творческая фантазия круче, чем сама жизнь. Например, одна поэтесса, кого Моисей считал гением, ушла в себя в самом прямом смысле. У неё много любовных стихотворений, до того страстных, до дрожи, до мурашек. При этом у неё никого не было. Иван Гоголев, если гений, то вполне земной. Я его всего пару раз видела. Не тусовался он в кабинете Моисея, не пил из рюмки без ножки за здравие или за упокой. После съезда, где меня приняли в ряды российских писателей, был небольшой банкет. Поздравил он меня оригинально: «Я сегодня счастлив оказаться рядом с настоящим поэтом…». Поэт, конечно, зрит в корень, но в тот момент мэтр глубоко заблуждался. И вообще поэты, люди эмоциональные, и склонны к преувеличению. Он видел не меня, не поэта во мне, а образ, выстроенный своим богатым воображением. Была бы я настоящим поэтом, согласилась бы вчера на предложение дописать, дополнить свою единственную поэму, которая на днях напечатают в одном художественном журнале. Кстати, она была написана в том же 2000-м году. Через 23 года я должна войти в одну и ту же реку? Даже под дулом пистолета я бы не смогла написать пару стихотворных строк. Я, конечно, графоман, но только за деньги. Десять лет ничего не писала, но это не значит, что я НИЧЕГО не писала. Я штамповала чужие тексты.
У Моисея был нюх на графоманов, хотя сам иногда грешил, сочиняя вместо других стихотворения. Одну таким образом протащил даже в союз. А за меня пару раз тоже писал. Для какого-то конкурса. Нюх у него был на графоманов другого рода. Целый список таковых, но пусть имена, фамилии, явки и пароли останутся в тайне. Некоторые до сих пор в теме, даже в шоколаде. Затаскают по судам, оно мне надо?
А Ваню Гоголева он ценил, говорил, что не от мира сего, что означает – гений. Для него он – Ваня. Как и академик Петька, с кем он дружил. Пётр Слепцов чуть позже стал моим куратором по дипломной. Он высоко оценил сей мой труд по языку, а комиссия воздержалась поставить высший балл, аргументируя тем, что научные труды художественным языком не пишутся. Так было и на госэкзаменах. Мол, не дверьми ли я ошиблась, путая экзамен по языку с литературой. К слову, я одновременно написала три дипломных: за себя, за однокурсниц. Одна получила за это «пять». Наверное, для неё я меньше старалась с художественным словом. Был шанс идти в науку, но я воздержалась, ибо это точно не моё. Наука – это Перельман, Хокинг, когда можно презентовать миру нечто новое. А из пустого в порожнее, ссылаясь на источники, пытаться что-то изобразить, не считаю наукой. Никого не хочу обижать, но правда она такая – кого-нибудь да заденет. В таких делах я талантливая зубрила.
