Читать онлайн Нина Фалина - Валентин Фалин глазами жены и друзей

3 февраля 1992 года, не пережив невзгод, обрушившихся на сына, скончалась мать Валентина Фалина, моя свекровь. Беда постигла нас всего через две с половиной недели после того, как, распрощавшись с Москвой (кто знает, надолго ли?), мы вынуждены были приехать в Гамбург.

Раздавшийся поздно вечером здесь, в гамбургской квартире, телефонный звонок взволновал нас. Испытанный друг нелепо-трогательно пытался подготовить к трагическому известию. Из его невнятных фраз было ясно одно: произошло несчастье. С кем? Где? Что? Еще накануне мы разговаривали с домом – ничто не предвещало удара.

Друг так и не смог пересилить себя. Сказать правду выпало на долю моей мамы:

– Веры Васильевны сегодня не стало. У нее случился инсульт. Поддержи, пожалуйста, мужа и передай ему волю покойной – на похороны не приезжать.

Она умирала спокойно, устав от долгой, очень нелегкой жизни, многое повидав на своем веку. Последние ее мысли и заботы были о сыне:

– Валентину нельзя сюда приезжать. Ни в коем случае.

Словно исполнив долг, сомкнула глаза. Навсегда.

На свете нет никого роднее матери. Наше место рядом с нею в минуту прощания. Будь что будет, надо лететь в Москву. Но родственники и друзья, утешая, как могут, выражая соболезнования, просят подчинить чувства обстоятельствам, уверяют, что все тяжкие хлопоты, связанные с похоронами, они примут на себя.

Я признательна им, видя перед собой разом посеревшего и осунувшегося Валентина. Очень боялась за его и без того перенапряженные нервы. Ночами напролет караулила каждый его вздох, зная, что он не может забыться хотя бы в недолгом сне.

Именно тогда возникла мысль написать книгу о моем муже, несправедливо оклеветанном на родине, чтобы люди узнали не только Фалина-политика, но и Фалина-челове-ка. Он многих спасал от произвола и неправедного гнева, в том числе и меня. Настал мой черед. Если те, кого он защищал когда-то и кто ныне на коне, молчат, значит, это должна сделать я.

Со временем мысль окрепла и обрела конкретные формы. Так возник слепок с истории нашей совместной жизни. Все, что здесь написано, – истинная правда, продиктованная сердцем.

Итак, начну. Валентин родился 3 апреля 1926 года в Ленинграде. Второй ребенок в семье, трех лет от роду был перевезен в Москву. Так его сделали москвичом, хотя душой он навсегда остался ленинградцем.

В неполных пять лет пристрастился к чтению: когда дома занимались со старшей сестрой, брат сидел напротив, наблюдал и запоминал. Хорошо, что не выучил алфавит перевернутым. Стремлению к самообразованию, унаследованному от отца, благоприятствовало обширное и разнообразное по составу домашнее собрание книг. Правда, в библиотеке было относительно немного детских изданий. Отчасти сказки заменяли газеты, которые сын серьезно принялся тогда же читать изо дня в день вслед за отцом. Так ребенок окунулся во взрослую литературу с ее нешуточными проблемами.

Валя с отцом Михаилом Михайловичем

В шесть лет уже прилежно корпел за школьной партой. Школа располагалась в церковном храме, который, как и многие другие церкви, перестал в ту пору выполнять свое исконное назначение. Фрески, естественно, были забелены, иконы сняты. На их месте по светским праздникам вывешивались плакаты типа «15 лет царя нет». Но архитектура-то осталась. И это не могло не будить в сознании сомнение: как же так, своды одного здания одинаково вмещают и школу – светоч знаний, и церковь – «источник мракобесия».

По рассказам свекрови, Валентин вообще рано научился задавать серьезные, а порой и неудобные вопросы, на которые не каждый взрослый находил разумный ответ. Так, однажды прогулка с матерью завела его в усадьбу начала века. Все зеркала в вестибюле были разбиты. Такая же участь ожидала беломраморный фонтан, по которому нещадно колотили кувалдой.

– Зачем нужно это рушить?

– Здесь будет детский сад.

Четырехлетний Валентин никак не может понять, для чего уничтожать красоту, разве она помешает детям?

Повзрослев, позволял себе вопросы с более далекоидущим подтекстом. На семинарах по политэкономии в институте донимал доцента Тяпкина просьбой объяснить алогизм положения: деньги есть, а рынка нет.

Крепкая мужская дружба связала на десятилетия Валентина с двумя однокашниками (друзей уже нет в живых). Один, грузин по национальности, живет в Тбилиси. Честный человек, он бросил вызов коррупции. Мафия ответила угрозами извести под корень его семью. Сначала при невыясненных обстоятельствах погиб в дорожной катастрофе отец. Потом убили двоюродного брата. Сыну из охотничьего ружья выбили дробью глаза. Зарезали тещу, сожгли дом бабки. Во время трагического гражданского раскола Грузии мы потеряли его из виду. Что с ним, не умеющим угождать?

Другой друг – профессор-экономист. Знания и трезвость в суждениях побуждали его давать весьма пессимистические прогнозы развития Советского Союза и социалистического содружества лет за пять до их крушения. Увы, желающих прислушаться было мало.

Валя и Рэм Белоусов

С именем друга связана милая смешная история. Когда он родился, в моду вошли имена-аббревиатуры. Так появились Вилены (Владимир Ильич Ленин), Мэлоры (Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция) и другие. Мальчика назвали Рэм. Отправили на радостях телеграмму бабушке, жившей в другом городе:

– Сына назвали Рэм (Революция, Электрификация, Механизация).

Прочитав ее, старушка всплеснула руками:

– Батюшки, тройня!

Рэм стал для Валентина почти братом.

Природа была щедрой по отношению к Фалину. В семье сохранился альбом с недурными рисунками, выполненными в мальчишеские годы. Учителя прочили ему карьеру ма~ тематика или биолога, другие – спортивную (Валентин успешно занимался боксом). А сестра известного русского графика Вадима Фалелеева подарила юному Фалину брошюру с добрыми пожеланиями «будущему государственному деятелю».

Терпению он научился тоже в детстве. Когда обижали или не понимали, его прибежищем становился широкий подоконник в коридоре, где он, насупленный, подолгу лепил из глины зверюшек. Любовь к братьям меньшим была свойственна семье. Валентин приносил их с улицы, бездомных и голодных. Кого только не перебывало в доме: кошки, собаки, птицы, белые мыши, ежи, черепахи, рыбки.

А однажды подобрал заблудившегося в городских лабиринтах филина. Грозная птица прожила у них с неделю, прежде чем ее устроили в зоопарк. В квартире собиралось порой до четырех видов животных кряду. Свекровь, пока могла двигаться, подкармливала кошек и голубей во дворе, а те знали ее и ждали. Теперь они тоже осиротели

К сожалению, в Москве и ее окрестностях сейчас (1992 г.) много брошенных животных. Трудно стало жить, продуктов мало и не укупишь. Человек отторгает, быть может, самых верных друзей, бросая их на произвол судьбы. Еще один показатель моральной деградации общества.

Объяснить можно все – но понять? Я вспоминаю рассказ Валентина. На заводе, где он проработал всю войну, пожилой мужчина, получая голодной весной 1943 года «дополнительное питание» в виде крошечной котлетки, аккуратно делил ее на три части: жене, кошке и себе.

Дома нас ждут две собачки. Маленькие, преданные создания, они славно потрудились, лучше всяких врачей сглаживая нервные стрессы. Не в обиде ли они на нас за долгую разлуку?

Детство мужа кончилось рано. В 1937–1938 годах мать и дети каждую ночь ждали ареста отца (они чаще всего производились в темное время суток). Ждали и готовились к худшему. Особенно после того, как отец получил выговор по партийной линии за «недостаточную бдительность в разоблачении врагов народа». Сын помогал относить в котельную на сожжение книги преданных анафеме авторов. В огонь попали собрания сочинений Н. Бухарина, Л. Троцкого и многих других. Обошлось. Но с тех памятных лет Валентин ничего и никого не страшится: он «отбоялся на всю оставшуюся жизнь». А второй строгий выговор Михаил Михайлович «схлопотал» в Париже, будучи заместителем генерального секретаря Всемирной федерации профсоюзов. В доносе фигурировало, что он часто посещает книжные магазины. И это правда: у Вали осталось от отца редкое издание книги Плеханова «Год на Родине». У нас она не издавалась.

Вера Васильевна и Михаил Михайлович. 1947 г.

Жертвой репрессий стал муж сестры свекрови. Ученый, начальник строительства крупнейшего военного объекта под Хабаровском, на последнем свидании сказал жене, что, если и другим арестованным предъявлены аналогичные обвинения, значит, все они невиновны. Долгие годы никто не знал о трагической его участи. Осужден на десять лет «без права переписки». В 1948 году на запрос жены ответили – наказание продлено на пятнадцать лет «без права переписки». В действительности же, как выяснилось еще десять лет спустя, его вместе с другими политзаключенными вывезли на барже на середину Амура и утопили в бездонной реке. А буквально на другой день поступило указание Сталина прекратить «перегибы», и оставшихся в живых по этому «делу» освободили.

Мать тайком помогала сестре с двумя малыми детьми. Все делали вид, что никто ничего не знает, потому что никто не должен был знать, кроме жены «врага народа», реабилитированного лишь после XX партсъезда.

Валя

Жизнь шла своим чередом, полная превратностей. Достаток, если о достатке вообще можно говорить, – минимальный. С пятнадцати лет Валентин сам кормил себя и помогал родителям.

Валентин

В шестнадцать лет на Урале в эвакуации вступил в комсомол. Работал на маленькой электростанции, на лесоповале, на строительстве овощехранилища, косил, жал, чинил – словом, делал все вместо ушедших на фронт взрослых. Вернувшись в Москву, стал отличным токарем-инструменталыциком на военном заводе: работал по седьмому разряду. Однажды сказал мне, что вытачивал детали для заградительных аэростатов в небе над Москвой. Не раз получал травмы разной степени тяжести: регулярно из глаз специальным ланцетом врач вынимала абразивные частички, ведь защитных очков не было. Когда разгружали прибывшие из Америки станки, старшие оставили эту работу для подростков. Один из них не выдержал и отпустил свою ношу. И вот, чтобы не разбить оборудование и не попасть под суд за порчу имущества, семнадцатилетний парень, мой будущий муж, мой любимый, взял эту тяжесть на себя и… сломал позвоночник. Правда, узнал он об этом уже в 1973 году. Об этом времени Валя рассказывал мне несколько больше. И как после того, как несколько человек увезли в больницу с дистрофией, добавили специальное питание (крошечное суфле из непонятно чего), и как на заводе жили маленькие беспризорники, не помнящие своих имен. Звали их чертенятами из-за того, что они были закопченные, и как их отмывали и отправили в детдом. И как ходили смотреть на взорвавшуюся в начале Ленинского проспекта лабораторию, разворотившую полдома. А толстенный полковник приказал разгонять толпу, Вале он сразу показался неприятным из-за отношения к людям, как к посадочному материалу.

Неоднократно ему предлагали вступить в партию, давали рекомендацию. Он отказывался, говорил, что еще не готов. Опять Господь его уберег! А что он мог сказать при приеме о родном дяде, которого репрессировали? Отречься?! Вот и получилось, что в партию Валентин Фалин вступил только после смерти Сталина.

Впрочем, это уже не моя сфера. Надеюсь, муж поведает об этом сам.